Что и Россия зачерпнёт
От моего богатства.
Пойдут стихи мои, звеня,
По Невскому и Сретенке.
Вы повстречаете меня,
Читатели — наследники.
Нет, завещанье еще не полное.
Нет, завещанье еще не конченное:
Я завещаю вам гром и молнию,
Я завещаю вам море всклокоченное.
Еще завещание не заверено,
Еще не все поставлены подписи —
Я завещаю вам тучу и дерево,
Я завещаю вам выси и пропасти.
Еще не всё до конца оговорено,
И не оттиснуты все печати:
Я завещаю вам ветку и ворона,
Рощу осеннюю на закате,
Желтые листья, летящие накривь,
И облаков величавые сдвиги,
И на прощанье — последний параграф –
Я завещаю вам солнце и книги.
* * *
Я просыпаюсь
И рассыпаюсь.
Но не на части, не на куски —
От меня откалываются двойники.
Отделяются
И удаляются.
Один из них ставит чай на плиту
И молоко наливает коту.
Еще сонный, еще ночной
Разговаривает с женой.
А щеки бреет который —
Зацапан уже конторой.
В учреждении оном
Он лает по телефонам.
И скоро его нутро
Будет трястись в метро.
А третий — поэт, лунатик —
Сшибет его ветра натиск!
А доведется около
Какой-нибудь юбке вертеться –
Она у него, как колокол,
Раскачивается в сердце.
Он удивлен. И слышно,
Как дышит четверостишно.
Нас всех рисовал художник,
Художник из тех, дотошных.
Все вышли, как на портрете —
Первый, второй и третий.
Я выгляжу, как начальник:
Не голова, а чайник.
А вместо руки обрубок
Из телефонных трубок.
Кот о пиджак мой трётся,
И у меня с ним сходство.
А у плиты жена
Пылает, подожжена.
И на жену из блюдца
Молочные струйки льются.
И всем нам наперерез:
МЕНЕ-ТАКЕЛ-ФАРЕС
С соответственным переводом
НЕ ОПОЗДАЙ НА РАБОТУ.
Выдала кисть кубиста,
Что такое убийство.
ЧЕТЫРЕ УГЛА
Анатолию Сапронову
Вышел и вижу: четыре угла.
На каждом огромный дом.
Ввысь уходят квадраты стекла,
Блистая лиловым льдом.
Еще далеко до первых Звёзд.
На небе красный дымок.
На каждом углу сколочен помост.
С помоста кричит демагог.
Четыре угла, четыре толпы,
Четыре истошных вопля.
И я к перекрестку с другими доплыл,
Как в сеть заплывает вобла.
Приплыл на северный угол.
Вижу — орет один.
Глаза у него — как уголь
Из-под золы седин.
Разглагольствует хорошо!
Особенно слово «честь»
Произносит с самой большой
Буквы что ни на есть!
— Я — говорит — патриот
Рыцарского закала,
Я говорю — вперед,
Под знаменем генерала!
Тут выходил генерал
И радостно козырял!
На генерале мундир,
Генерал распевает арии
О том, что каждому сыр
Он выпишет из Швейцарии!
И сразу — неукротим —
Рев над столицей мира:
— Все как один хотим
Вкусить швейцарского сыра!
Но те — говорит он — гадины,
У кого иностранное отчество,
И мне их на перекладине
Очень повесить хочется!
Смерть — говорит — пронырам!
Они между мной и сыром!
И вопль летит к поднебесьям:
Приказывай — всех повесим!
Пробился на угол южный,
А там вопит золотушный,
Тщедушный и некрасивый —
Нос обвисает сливой.
Я — говорит — за равенство,
Я — говорит — за братство.
Хочу — говорит — нравиться,
Хочу — говорит — лобызаться!
Как только низы
Дорвутся до власти —
Поделим носы
На равные части!
Наш лозунг всечеловеческий:
Каждому — нос греческий!
Закончил носатый визгом
И трясанув кулаком:
— А с сыром милитаристским
Не суйтесь! Ваш сыр с душком!
Тут встает кривоногая
И обещает многое!
Справедливость сулит рабочим,
А несправедливость — прочим!
В мире не место нечисти,
Надо с земли стереть
Если не полчеловечества,
То непременно треть!
Мы учиним разнос!
Мы уберем с дороги
Тех, у которых нос
Прямой и прямые ноги!
Сбрасывай под откос
Эксплуататоров класс,
Чтобы прямой нос
Стал достояньем масс!
Вышел на угол западный,
Лозунгами заляпанный.
А там либеральный чижик
Вычитывает из книжек.
Во всем — говорит — сперва
Человеческие права.
Вот господин генерал
Неоднократно и четко
Перед толпой заявлял,
Что мне перережет глотку, —
А я говорю — браво!
Это его право!
И мой носатый собрат,
Сжимающий кулаки,
Был бы ужасно рад
Выпустить мне кишки —
А я говорю — браво!
Это его право!
Ни под каким видом
Не должен
Ограничиваться индивидуум!
А если страсть индивидуума
Стрелять либералов упрямо,
То это его, видимо,
Политическая программа,
А существо программ
Нельзя менять ни на грамм!
Тут пошел он дичь нести
О свободе личности!
Я сбежал, испуган,
На восточный угол.
А там аскет долговязый
Нечто вещает важное,
И на стене монашеской рясой
Тень мелькает шестиэтажная.
— Наш Бог — Бог!
А их Бог — плох!
Говорю вам, с догматом сверясь,
Всё остальное — ересь!
С нами псалмы поющий
Узрит райские кущи!
А тот, кто поет на другой распев, –
Того постигнет Господень гнев!
Никто не спасется бегством,
Согласно священным текстам.
Слушай и выбирай,
Что тебе говорят:
С нами пойдешь в рай,
С ними пойдешь в ад!
Да управляет миром
Генерал, осененный сыром!
А тот, кто мечтой унёсся
За прямотою носа,
Тот подвержен разным
Дьявольским соблазнам
И сгинет в геенне огненной,
Нами из мира прогнанный!
Говорю вам, с догматом сверясь, —
Все остальное — ересь!
Над морем голов, над морем голов
Крики летят с четырех углов,
И ужас сердце мое холодит,
Что кто-то из них победит.
БИТНИКИ
Вихлясты, расхлябаны,
Клокасты, нечёсаны,
С такими же бабами
Простоволосыми,
Нахохленные, как сычи,
Шляются бородачи.
Видно, такая мода,
Видно, такой фасон,
Что мордой он — Квазимодо,
А волосней — Самсон!
Вот он, мой современник,
Глубокомыслен, как веник.
Он и его Беатриче
Поклялись друг другу не стричься!
В этом и шик модерный,
Чтоб выглядеть попещерней!
Звонче, гитара, тренькай —
Станем на четвереньки!
А какие-то профессора
Квохчут, вздором научным потчуя:
«Время кризисов» et cetera,
«Социальный протест» и прочее,
И выходит, что волосатость
Чуть ли не философский статус.
До коленных суставов вытянись,
Подбородочная растительность!
Объявляю — я тоже битник
Из самых из первобытных:
Я ратую горячо
За шкуры через плечо,
За набедренные повязки
Ослепительнейшей раскраски,
За дубины и за костры,
За каменные топоры.
Объявляю, что я поборник
Запрещения всех уборных —
Социальный во мне протест
Против отхожих мест!
Я к природе, к земле влекусь,
И меня вдохновляет куст!
Взъерошенные, как птахи,
На скамьях сидят неряхи.
Но все ж восседают парами,
Целуются все ж по-старому,
Смеются, друг дружке нравясь,
Трещат — разорви их атом, —
И во мне накипает зависть
Лысого к волосатым.
НОВОГОДНЕЕ
Ночка новогодняя
В звезды разодета,
Никуда не годная
Катится планета.
Что ты кружишь попусту,
Что ты мчишься в темень,
Наклонив над пропастью
И Москву, и Бремен,
И Париж, и Токио,
И Милан, и Сочи,
И летят высокие
Ледяные ночи.
И в Чехословакии,
В Англии, в Китае
Слышно — звезды звякают,
Отблески кидая.
Где-то кружат спутники,
И луна могуче
В рыцарском нагруднике
Прошибает тучи.
И жестикулируя
Шумно и вульгарно,
Снег полемизирует
Со столбом фонарным.
И опять, с опаскою
В будущее глядя,
Пьем с тобой шампанское
В полночь в снегопаде.
Пьем вино мы колкое,
Чокаясь, мы вспомним —
С Новым Годом! (Сколько их!)
С Новым счастьем! (Что в нем!)
О хрусталь, красавица,
Хрусталем ударим!
Дай нам Бог управиться
И со счастьем старым.
* * *
Сергею Голлербаху
В музее современного искусства
Я сразу в вестибюле, сгоряча,
Со скрежетом, со щелканьем и хрустом
Откручиваю руку от плеча.
Я находиться здесь хочу по праву,
От атомного века не отстав,
Я спешно разбираю по суставам
Мой остеологический состав.
Развинчиваю колено,
Выламываю ключицу.
Субъект здоровенный
По лестнице мчится.
На нем всё глажено,
И галстук — спектр.
Он — взбудораженный,
И он — директор!
Вздохнув утробно,
Он мне сказал:
— Вы допотопны,
Как динозавр!
Всё это грубо
И неприлично.
Всё это кубо-
Футуристично.
Вы — деревенщина,
Вы так бестактны:
У вас всё — вещное,
А мы абстрактны.
Несите прочь свое добро,
Свое бедро, свое ребро —
Старо, старо!
Собираю кости понемножку.
Говорю, сконфузившись заметно:
— Обещаю — разобьюсь в лепешку,
Стану совершенно беспредметным!
Но, выпучив глаза,
Он заявляет: — Нет,
В лепешку нельзя,
Лепешка — предмет!
Но я п