должен
Ограничиваться индивидуум!
А если страсть индивидуума
Стрелять либералов упрямо,
То это его, видимо,
Политическая программа,
А существо программ
Нельзя менять ни на грамм!
Тут пошел он дичь нести
О свободе личности!
Я сбежал, испуган,
На восточный угол.
А там аскет долговязый
Нечто вещает важное,
И на стене монашеской рясой
Тень мелькает шестиэтажная.
— Наш Бог — Бог!
А их Бог — плох!
Говорю вам, с догматом сверясь,
Всё остальное — ересь!
С нами псалмы поющий
Узрит райские кущи!
А тот, кто поет на другой распев, –
Того постигнет Господень гнев!
Никто не спасется бегством,
Согласно священным текстам.
Слушай и выбирай,
Что тебе говорят:
С нами пойдешь в рай,
С ними пойдешь в ад!
Да управляет миром
Генерал, осененный сыром!
А тот, кто мечтой унёсся
За прямотою носа,
Тот подвержен разным
Дьявольским соблазнам
И сгинет в геенне огненной,
Нами из мира прогнанный!
Говорю вам, с догматом сверясь, —
Все остальное — ересь!
Над морем голов, над морем голов
Крики летят с четырех углов,
И ужас сердце мое холодит,
Что кто-то из них победит.
БИТНИКИ
Вихлясты, расхлябаны,
Клокасты, нечёсаны,
С такими же бабами
Простоволосыми,
Нахохленные, как сычи,
Шляются бородачи.
Видно, такая мода,
Видно, такой фасон,
Что мордой он — Квазимодо,
А волосней — Самсон!
Вот он, мой современник,
Глубокомыслен, как веник.
Он и его Беатриче
Поклялись друг другу не стричься!
В этом и шик модерный,
Чтоб выглядеть попещерней!
Звонче, гитара, тренькай —
Станем на четвереньки!
А какие-то профессора
Квохчут, вздором научным потчуя:
«Время кризисов» et cetera,
«Социальный протест» и прочее,
И выходит, что волосатость
Чуть ли не философский статус.
До коленных суставов вытянись,
Подбородочная растительность!
Объявляю — я тоже битник
Из самых из первобытных:
Я ратую горячо
За шкуры через плечо,
За набедренные повязки
Ослепительнейшей раскраски,
За дубины и за костры,
За каменные топоры.
Объявляю, что я поборник
Запрещения всех уборных —
Социальный во мне протест
Против отхожих мест!
Я к природе, к земле влекусь,
И меня вдохновляет куст!
Взъерошенные, как птахи,
На скамьях сидят неряхи.
Но все ж восседают парами,
Целуются все ж по-старому,
Смеются, друг дружке нравясь,
Трещат — разорви их атом, —
И во мне накипает зависть
Лысого к волосатым.
НОВОГОДНЕЕ
Ночка новогодняя
В звезды разодета,
Никуда не годная
Катится планета.
Что ты кружишь попусту,
Что ты мчишься в темень,
Наклонив над пропастью
И Москву, и Бремен,
И Париж, и Токио,
И Милан, и Сочи,
И летят высокие
Ледяные ночи.
И в Чехословакии,
В Англии, в Китае
Слышно — звезды звякают,
Отблески кидая.
Где-то кружат спутники,
И луна могуче
В рыцарском нагруднике
Прошибает тучи.
И жестикулируя
Шумно и вульгарно,
Снег полемизирует
Со столбом фонарным.
И опять, с опаскою
В будущее глядя,
Пьем с тобой шампанское
В полночь в снегопаде.
Пьем вино мы колкое,
Чокаясь, мы вспомним —
С Новым Годом! (Сколько их!)
С Новым счастьем! (Что в нем!)
О хрусталь, красавица,
Хрусталем ударим!
Дай нам Бог управиться
И со счастьем старым.
* * *
Сергею Голлербаху
В музее современного искусства
Я сразу в вестибюле, сгоряча,
Со скрежетом, со щелканьем и хрустом
Откручиваю руку от плеча.
Я находиться здесь хочу по праву,
От атомного века не отстав,
Я спешно разбираю по суставам
Мой остеологический состав.
Развинчиваю колено,
Выламываю ключицу.
Субъект здоровенный
По лестнице мчится.
На нем всё глажено,
И галстук — спектр.
Он — взбудораженный,
И он — директор!
Вздохнув утробно,
Он мне сказал:
— Вы допотопны,
Как динозавр!
Всё это грубо
И неприлично.
Всё это кубо-
Футуристично.
Вы — деревенщина,
Вы так бестактны:
У вас всё — вещное,
А мы абстрактны.
Несите прочь свое добро,
Свое бедро, свое ребро —
Старо, старо!
Собираю кости понемножку.
Говорю, сконфузившись заметно:
— Обещаю — разобьюсь в лепешку,
Стану совершенно беспредметным!
Но, выпучив глаза,
Он заявляет: — Нет,
В лепешку нельзя,
Лепешка — предмет!
Но я продолжаю с чувством,
До слез директора трогая:
— Я так разобьюсь, клянусь вам,
Что останется место мокрое!
Он отвечает басом:
— Вот так бы и давно!
Разбейтесь, а мы раскрасим,
Человек — это пятно!
* * *
Спрашивал ответа
У лингвистов,
Как перевести
С языка ветра
На язык листьев?
Ветер только-только
По веткам
Проскакивает.
А листья тонко-тонко
От ветра
Позвякивают.
Верзила-ветер,
Поди спроси его,
О чем он по-петербургски грассировал,
А листьям казалось,
Что ветер с ними вальсировал.
Как перевести
С языка звезды расплесканной
На язык воды распластанной?
Смотрит звезда в водоём,
Влюбленные бродят вдвоём.
Каждый говорит о своём.
Каждый говорит о своём.
Как перевести,
Что мне говорят сады —
На язык моей ночной беды?
Как перевести, мой друг,
На язык вот этих строк
Веток стук,
Листьев говорок?
Что там — смех?
Или там плач?
Я, как на грех,
Плохой толмач.
Лужица сушится
У фонаря.
Над лужицей кружатся
Два воробья.
Может быть,
Говорит
Воробей воробью:
— Я тебя перепью, перепью!
А может,
Чирикают два воробья,
Ни о чём по сути не говоря.
Найдите-ка переводчика
Для этого разговорчика.
Вот сижу со всякими
Зеваками.
Приникаю к лунному лучу.
Даже с музой
Объясняюсь знаками,
Сам не знаю,
Что я бормочу.
ДУРАКИ
Жили-были дураки.
Жили — не тужили.
Недотепы, вахлаки,
Тюти, простофили.
Что ни скажешь дуракам
В пол-лица улыбка.
Дураки по пустякам
Удивлялись шибко.
Эй, во весь широкий рот
Улыбнись, Ванюха,
Чтоб от уха в разворот
До другого уха!
И глядишь — на полчаса
Рот колодца шире.
Все для дурня — чудеса
В нашем Божьем мире.
И любили дураки
Всякие безделки.
Всё играют в городки,
В чехарду, в горелки.
А когда, случалось, лил
С неба дождик бурный —
Изо всех дурацких сил
Удивлялись дурни:
— Ишь накапало воды!
— Лезь купаться, Фомка!
Дураки на все лады
Восхищались громко.
Ну, а ежели дождя
Не было в помине —
Говорили, разводя
Лапами, разини:
— Удивительно, что вот
Совершенно сухо! —
И опять от уха рот
До другого уха!
Сколько раз они на дню
Заливались смехом!
Если пень — смеялись пню,
Если вехи — вехам.
Знать, обычай уж таков:
Покажи им палец —
Сразу сотня дураков
Рот разинет, пялясь!
Для веселья тьма причин
Самых непостижных.
В дикий хохот дурачин
Приводил булыжник.
— Посмотри, какой кругляш!
Веса в нем полпуда! —
И дурак приходит в раж,
Словно видит чудо.
Чуть светало — из ворот
Выходили чинно.
И дивился на восход
Каждый дурачина.
Только стоило лучу
Брызнуть в отдаленьи —
Проходил по дурачью
Шорох удивленья.
Тут ничем уж не унять
Дурьего восторга!
Солнце жалует опять,
И опять — с востока!
А когда горит закат,
Желт или пурпурен —
Дурень счастлив, дурень рад,
Очарован дурень!
Скопом сядут на бугор,
Дур своих облапят —
И глядят, глядят в упор,
Как пылает запад…
А когда, сквозь вороха
Туч едва наметясь,
То и дело полыхал
Белым светом месяц,
Иль являлся, просияв,
Меж ветвей корявых,
То у всех семи застав
Ахали раззявы:
— До чего же он смешон!
— До чего потешен!
— Да видать, что к небу он
На вожже подвешен!
Испокон у них в ходу
Был такой обычай:
Выбирать себе звезду,
В небо пальцем тыча.
Подымался тут галдёж,
Столько было спора:
— Петька, эту ты не трожь,
Эта — Никанора!
И такую чушь несут
С видом прекурьёзным!
Даже был особый суд
По делам их звёздным.
Надевал судья колпак.
И хитон лазурный.
(И судья-то был дурак,
И судились дурни…)
Плел судья такую речь
И такое ляпал,
Что от смеха просто лечь
Можно было на пол.
Всех смешил он под конец,
От его словечек
Хохотал вовсю истец,
Хохотал ответчик,
Прокурор и адвокат,
Секретарь и стражник,
Хохотала, севши в ряд,
Дюжина присяжных.
Так, хватаясь за бока,
Хохотали хлестко,
Что со стен и потолка
Сыпалась известка!
Хохотали крепко, всласть,
Хохотали густо,
Из-за хохота упасть
Умудрилась люстра!
Хохот-грохот, хохот-взрыв,
Хохот до упаду,
Хохотали, обвалив
С хоров балюстраду!
В смехе вздулся так один,
Ерзая на стуле,
Что срывались со штанин
Пуговицы пулей,
У него трясло живот
Смехом приглушённым,