Как будильники трясёт
На рассвете звоном!
И казалось — из кишок,
Дребезжаще-тонок,
Вырывается смешок,
Верткий, как мышонок!
Тут гогочет, сам не свой,
Дурень среди гвалта,
Точно бьет по мостовой
С грохотом кувалда!
А другие — посмотри —
Изо ртов опухших
Ну совсем как пушкари
Ахают из пушек!
У судьи был дивный дар
Толковать о звёздах:
Раздуваясь, словно шар,
Он взлетал на воздух!
Тут уж хохот шел до слёз,
До икот, до грыжи,
Кто-то хохотом разнёс
Половину крыши!
Хохот, гогот, грохот, визг
По суду раскатом!
Забывал истец про иск
Вместе с адвокатом.
Хохот, грохот, гул и гуд
Шквалом и напором!
Забывал судья про суд
Вместе с прокурором.
Животы порастряся,
Отдышавшись еле,
Забывали всё и вся
О судебном деле.
Уходил домой дурак
Весел, беззаботен.
Провожал его собак
Лай из подворотен,
Долго слышался галдёж,
Выкрики орясин:
— Боже правый, до чего ж
Суд у нас прекрасен!
— И судья-то наш силён;
У него не путай!
— И летать умеет он,
Как пузырь надутый!
………………………………………………………
Жили-были дураки.
Много не грешили.
Недотепы, вахлаки,
Тюти, простофили.
Не грешили — ну а всё ж
И у дурней даже
Приключался и грабёж,
И дебош, и кражи.
Как прослышали, что взлом
Ночью у Егора,
Так и ловят всем селом
По дорогам вора.
А поймают — поведут
Посреди базара,
Не миндальничают тут –
По делам и кара!
Если, скажем, вор упёр
С кухни медный чайник,
То за это будет вор
Небольшой начальник!
А сумел коня украсть
Где-нибудь ворюга —
То ему тотчас во власть
Целая округа!
И напрасно вор орёт:
— Братцы, лучше плаха! —
И глаза его вот-вот
Вылезут от страха.
Дураки ему в ответ:
— Живо, лупоглазый,
Отправляйся в кабинет,
Отдавай приказы!
Будешь нами управлять,
Каждодневно мучась!
…На коленях молит тать,
Чтоб смягчили участь.
— Раз сподобило украсть —
Так ступай к ответу!
— На земле страшней, чем власть,
Наказанья нету!
……………………………………………………………….
Раз увидели в селе,
Как идет угрюмо
Человек, на чьем челе
Отразилась дума!
Он идет среди лотков,
Средь торговцев шумных.
Так в селеньи дураков
Объявился умник.
Вот на бочку он встаёт,
Кличет Ванек, Митек,
Созывает весь народ,
Объявляет митинг.
Говорит: ученье — свет,
Неученье — темень,
И про университет,
И про город Бремен,
И про это, и про то,
И про всё на свете,
И крылом на нем пальто
Раздувает ветер.
Он стоит во всей красе.
Говорит он: — Дурни,
Неотесаны вы все,
Все вы некультурны.
— Дурни, кто из вас закон
Знает Архимеда?
— Кто такой Наполеон?
— Кто живет в Толедо?
— Где течет Гудзон-река?
— Что такое линза?
— Из какого молока
Делается брынза?
— Где вершина Арарат?
— Что такое синус?
— Есть ли в атоме заряд,
Плюс в нем или минус?
— Как доходит звездный свет?
— Кто разрушил Трою?
— Дурни! Университет
Я для вас построю!
— Дурни! Вам сама судьба
Шлет меня на благо.
Даже нет у вас герба,
Гимна нет и флага!
А без этого никак
В мире невозможно.
Будет герб у вас и флаг,
Гимн, рубеж, таможня!
Для того, чтобы враги
Вас не одолели, —
Вам наденем сапоги,
Выдадим шинели,
По ружью через плечо —
И в колонны стройся!
Отправляйся, дурачье,
Проявлять геройство!
Если, скажем, ты в стрельбе
Меток по мишеням,
То на ленточке тебе
Мы медаль наденем!
Представляете вы блях
Блеск на гимнастерке? —
Дураки тут «ох» и «ах»,
Прыгают в восторге!
С той поры минуло лет,
Может быть, не мало…
Занял университет
Чуть не три квартала.
И теперь дурак глядит
Пасмурно-нахмурен,
Оттого что эрудит
Этот самый дурень.
Носит он воротничок,
Вид имеет светский,
На груди его значок
Университетский.
С неба дождик лей, не лей,
Ливень иль не ливень —
Не дивится дуралей!
Он не столь наивен.
Все науки превзойдя,
Знает в полной мере,
Как и чем процесс дождя
Вызван в атмосфере,
Знает, что с собой несёт
Расщепленный атом
И кто царствовал в пятьсот
Девяносто пятом!
Он теперь не так-то прост,
Обтесался вроде,
И не выбирает звёзд
Он на небосводе.
Но студент он иль солдат —
Сам не знает толком,
И теперь в него палят
Пулей и осколком.
И стоят на рубеже
У него орудья.
Но в суде давно уже
Не летают судьи.
Да и суд теперь суров,
Не дает он спуску:
Из суда везут воров
Сразу же в кутузку.
Только кару здесь несут
Не одни злодеи:
Дураков таскают в суд
Также за идеи…
Тьма событий на веку:
Учат, судят, ранят.
Не до смеха дураку:
Он ужасно занят.
И дурак совсем не рад,
И живет он в страхе.
Но зато на нем звенят
И сверкают бляхи.
* * *
Я с вами проститься едва ли успею.
Ракета на старте, и близится запуск.
Меня высылают на Кассиопею,
В какую-то звездно-туманную зябкость.
Еще я случившимся всем потрясён.
Себя донимаю вопросом невольным:
Зачем я отправился на стадион?
Как я очутился на матче футбольном?
Ракета рванется — и был я таков,
Меня понесет к фантастическим высям,
Не ждите моих телефонных звонков,
Не ждите моих телеграмм или писем.
Трагически выбросив руки вперёд,
В толпу нападавших ворвался голкипер.
Сто тысяч людей на трибунах орёт,
Сто тысяч качается с ревом и хрипом.
Как будто гремит на трибунах хорал
И сто Ниагар низвергается дико,
И как же случилось, что я не орал,
Что я не издал ни единого крика!
Умильно глаза к небесам возведя,
Мне так говорил на прощанье судья:
— Я счастья желаю вам в мире ином.
Вам нечего делать на шаре земном.
Вокруг меня злобою воздух сожжён,
Мотаются лица, гримасами пенясь,
Орут мне — стиляга, кричат мне — пижон,
Шипят — тунеядец, вопят — отщепенец!
Уже адвокаты меня не спасут,
Уже отреклись от меня адвокаты,
Уже надо мной показательный суд!
Повсюду собранья, повсюду плакаты.
Я враг человечества — я не орал,
Когда человечество дружно орало.
Меня посадили в тюремный подвал.
Я ночью на звезды гляжу из подвала.
И вот среди звездной сверкающей пыли
Уже я лечу небосводом ночным,
Как будто меня ослепительно вбили
В ворота вселенной ударом штрафным!
* * *
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
Державин
Да что я — бревно какое,
подхваченное рекою
смывающих всё времён.
А где-то рядом Державин
барахтается, забавен
и с участью примирён.
И все мы несемся скопом,
застигнутые потопом
мгновений, минут, веков.
И одинаков жребий
праведников и отребий,
гениев и пошляков. '
Я времени не попутчик!
в потоках его шипучих
плыву вперекор ему,
Как бился я в рукопашной
с волною его вчерашней,
так с завтрашней бой приму.
И, подымаясь руслом,
я слышу, как время с хрустом
ломается изнутри.
Я время пробью — и двинусь
туда, где идут впереди нас
народы, царства, цари.
НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ
Эмигранты, хныкать перестаньте!
Есть где, наконец, душе согреться:
Вспомнили о бедном эмигранте
В итальянском городе Ареццо.
Из-за городской междоусобицы
Он когда-то стал невозвращенцем.
Трудно было, говоря по совести,
Уцелеть в те годы во Флоренции.
Опозоренный и оклеветанный
Вражескими ложными наветами,
Дважды по одним доносам грязным
Он заглазно присуждался к казни.
В городе Равенне, на чужбине,
Прах его покоится поныне.
Всякий бы сказал, что делу крышка,
Что оно в веках заплесневело.
Но и через шесть столетий с лишком
Он добился пересмотра дела.
Судьи важно мантии напялили,
Покопались по архивным данным.
Дело сочинителя опального
Увенчалось полным оправданьем.
Так в законах строгие педанты
Реабилитировали Данте!
На фронтонах зданий гордый профиль!
Сколько неутешных слез он пролил
За вот эти лет шестьсот-семьсот…
Годы пылью сыпались трухлявой.
Он давно достиг уже высот
Мировой несокрушимой славы.
Где-нибудь на стыке шумных улиц
В небольшом пыльно-зеленом сквере
Он стоял, на цоколе сутулясь,
Осужденный Данте Алигьери.
Думал он: в покое не оставят,
Мертвого потребуют на суд:
Может быть, посмертно обезглавят
Иль посмертно, может быть, сожгут.
Но в двадцатом веке, как ни странно,
Судьи поступили с ним гуманно.
Я теперь смотрю на вещи бодро:
Время наши беды утрясёт.
Доживем и мы до пересмотра
Через лет шестьсот или семьсот.
* * *
Вот мои комнаты светлые, ясные.
Окна с огромными ветками ясеня.
Ваза на столик поставлена с розами,
В гости ко мне все друзья мои позваны.
Слышно, как ветки за окнами возятся.
Только у двери ни стука, ни возгласа,
Только уж слишком светло и торжественно,
Слишком возвышенно небо развешено,
Слишком он холоден,