Я враг человечества — я не орал,Когда человечество дружно орало.Меня посадили в тюремный подвал.Я ночью на звезды гляжу из подвала.
И вот среди звездной сверкающей пылиУже я лечу небосводом ночным,Как будто меня ослепительно вбилиВ ворота вселенной ударом штрафным!
* * *
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
Державин
Да что я — бревно какое,подхваченное рекоюсмывающих всё времён.А где-то рядом Державинбарахтается, забавени с участью примирён.И все мы несемся скопом,застигнутые потопоммгновений, минут, веков.И одинаков жребийправедников и отребий,гениев и пошляков. '
Я времени не попутчик!в потоках его шипучихплыву вперекор ему,Как бился я в рукопашнойс волною его вчерашней,так с завтрашней бой приму.И, подымаясь руслом,я слышу, как время с хрустомломается изнутри.Я время пробью — и двинусьтуда, где идут впереди наснароды, царства, цари.
НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ
Эмигранты, хныкать перестаньте!Есть где, наконец, душе согреться:Вспомнили о бедном эмигрантеВ итальянском городе Ареццо.
Из-за городской междоусобицыОн когда-то стал невозвращенцем.Трудно было, говоря по совести,Уцелеть в те годы во Флоренции.
Опозоренный и оклеветанныйВражескими ложными наветами,Дважды по одним доносам грязнымОн заглазно присуждался к казни.В городе Равенне, на чужбине,Прах его покоится поныне.
Всякий бы сказал, что делу крышка,Что оно в веках заплесневело.Но и через шесть столетий с лишкомОн добился пересмотра дела.
Судьи важно мантии напялили,Покопались по архивным данным.Дело сочинителя опальногоУвенчалось полным оправданьем.
Так в законах строгие педантыРеабилитировали Данте!
На фронтонах зданий гордый профиль!Сколько неутешных слез он пролилЗа вот эти лет шестьсот-семьсот…Годы пылью сыпались трухлявой.Он давно достиг уже высотМировой несокрушимой славы.
Где-нибудь на стыке шумных улицВ небольшом пыльно-зеленом сквереОн стоял, на цоколе сутулясь,Осужденный Данте Алигьери.
Думал он: в покое не оставят,Мертвого потребуют на суд:Может быть, посмертно обезглавятИль посмертно, может быть, сожгут.
Но в двадцатом веке, как ни странно,Судьи поступили с ним гуманно.
Я теперь смотрю на вещи бодро:Время наши беды утрясёт.Доживем и мы до пересмотраЧерез лет шестьсот или семьсот.
* * *
Вот мои комнаты светлые, ясные.Окна с огромными ветками ясеня.
Ваза на столик поставлена с розами,В гости ко мне все друзья мои позваны.
Слышно, как ветки за окнами возятся.Только у двери ни стука, ни возгласа,
Только уж слишком светло и торжественно,Слишком возвышенно небо развешено,
Слишком он холоден, свет этот брызнувший,Слишком прозрачный и слишком он призрачный,
Кажется — это не розы на столике,А над хрустальною вазою сполохи.
Ваза, и розы, и ветки за стёклами,Небо закатное с кровоподтёками, —
Сколько простора, и света, и воздуха!Но ни один не явился из позванных.
Я разминулся с друзьями во времени,Где-то они за окном, за деревьями,
За океаном, за всеми закатами,Где-то затеряны, где-то запрятаны,
Может быть, даже вас нет на земле еще,Круглой земле между звезд зеленеющей,
Где для меня было самое высшее —Это мгновенье и это двустишие.
Может быть, встретимся где-нибудь в воздухеНа подвесном, на приснившемся мостике,
И покачаемся по небу наискось,Там, где осанисто плавают аисты.
* * *
Т. и А. Фесенко
Мой город грозный, город грандиозный,Под небом звездным, сам, как небо, звёздный.
Он весь в кометах, весь он в метеорах,И сполохов на нем навален ворох.
В прожекторах, в светящихся рекламахОн полыхает, как волшебный замок.
И Млечный путь не возгордился чтобы,Есть Встречный путь — ночные небоскребы!
Каскадом, звездопадом, светопадомАвтомобили мчат по автострадам.
И проносясь в автомобильном гуде,Мы за рулем кентавры, а не люди.
Аэропланы, блещущие хромом,Соперничают с молнией и громом,
И океанский пароход нежданноПросвечивает четверть океана,
И входит в порт качающимся, длинным,В пять этажей пылающим камином.
А мы всю ночь валом куда-то валимПо вертикалям и горизонталям.
В такую высь нас подымают лифты,Откуда слышны ангелов молитвы.
Но лифтов металлические кубыНе к ангелам несут — в ночные клубы,
Где джаз звенит на крыше небоскрёбаИ негр поет с завывом и захлёбом.
Мы по ночам все выброшены вверх,В какой-то многоцветный фейерверк
Арен, эстрад, экранов, галерей,В мой город всех ветров и всех огней,
В мой город всех огней и всех ветров,Где погибаем мы от катастроф…
* * *
Жил Диоген в бочке —Битник прямой с виду.Носил, подвязав шнурочком,Латаную хламиду.
Лепешка да кружка водыНа камушке под рукой.И окромя бороды —Собственности никакой.