Знакъ на челѣ
Вечерняя странница въ ризѣ багровой
Въ лицо мнѣ взглянула со смѣхомъ злораднымъ
И бросила окликъ суровый.
Она мнѣ сказала: «Чело твое крестнымъ
Отмѣчено знакомъ, вовѣкъ безотраднымъ,
Донынѣ тебѣ неизвѣстнымъ!
Ты будешь чужою для цѣлаго міра.
Таинственный знакъ тотъ исчезнуть не можетъ,
Онъ врѣзанъ зубами вампира.
Вампиръ тотъ изсушитъ всѣ лучшія чувства
Души твоей юной и сердце изгложетъ…
Вампиръ тотъ зовется — искусство.
Въ часы твоихъ бдѣній, какъ часто безъ зова
Къ тебѣ онъ являлся средь полночи грустной!
Онъ явится снова и снова.
Межъ музъ рождена ты, въ странѣ вдохновеній,
Но мелочный вѣкъ нашъ, тупой и безвкусный,
Вмѣнилъ въ преступленіе геній.
Попробуй повѣдать предъ суетнымъ свѣтомъ
Стихомъ заунывнымъ души твоей муки:
Лишь смѣхъ тебѣ будетъ отвѣтомъ.
Свяжи величаво въ гармонію гимна
Любви твоей пылкой волшебные звуки:
Никто не отвѣтитъ взаимно.
Жестокіе судьи назойливой бранью
Язвить тебя будутъ и слѣдовать сзади,
Какъ слѣдуютъ волки за ланью.
Твой отдыхъ минутный нарушитъ ихъ злоба,
Ты странствовать будешь съ тоскою во взглядѣ
До гроба, до гроба, до гроба!.»
Сказала и ризой багровой одѣта
Внезапно явилась судьбой самовластной,
И я — не нашла ей отвѣта…
Изъ Шелли
Облако
Цвѣты, изнуренные знойной истомой,
Я свѣжею влагой пою,
И листьямъ, объятымъ полуденной дремой,
Прохладную тѣнь я даю.
И почки, лѣниво закрывшія глазки,
Бужу я росою живой,
Когда ихъ земли убаюкаютъ ласки
Средь пляски ея круговой.
Жестокаго града я бичъ направляю,
Съ полей обрываю траву,
И вновь ихъ цѣлебнымъ дождемъ окропляю
И съ громомъ надъ ними плыву.
На горы я падаю саваномъ снѣжнымъ
При стонахъ дремучихъ лѣсовъ,
Всю ночь обнимаюсь я съ вихремъ мятежнымъ
На дѣвственномъ ложѣ снѣговъ.
И молнія — сторожъ на башнѣ высокой
Сидитъ, охраняя нашъ сонъ.
А громъ подъ запоромъ въ темницѣ глубокой
То воетъ, то ломится вонъ.
Надъ моремъ, надъ сушей, тотъ стражъ молчаливый
Повсюду сопутствуетъ мнѣ,
Въ безумной погонѣ за тѣнью стыдливой,
Живущей въ морской глубинѣ.
Надъ цѣпью ручьевъ и утесовъ онъ рыщетъ,
Надъ ширью долинъ и озеръ
И образъ любимый настойчиво ищетъ
Въ изгибахъ потоковъ и горъ.
Я грѣюсь въ чудесномъ сіяньи небесномъ,
Ему ослѣпляющемъ взоръ.
Заря, расцвѣтая привѣтной улыбкой,
Окутана алымъ плащомъ,
Плыветъ, колыхаясь въ ладьѣ моей зыбкой,
Любуясь денницы лучомъ, —
Подобно орлицѣ младой, свѣтлокрылой,
Присѣвшей на хмурый утесъ
Скалы, потрясенной подземною силой,
Обвѣянной яростью грозъ.
И въ часъ, когда вечеръ закатомъ пурпурнымъ
Горитъ, утопая въ огнѣ,
На небѣ лазурномъ, какъ въ морѣ безбурномъ,
Вовѣкъ недоступномъ волнѣ,
Какъ голубь, заснувшій въ гнѣздѣ своемъ мирномъ,
Я сладко покоюсь въ сіяньи эфирномъ,
Я чутко дремлю въ тишинѣ.
И дѣва, одѣтая свѣтомъ лучистымъ,
Чье имя у смертныхъ Луна,
Скользитъ надъ наметомъ моимъ волокнистымъ
Въ затишьѣ полночнаго сна.
И гдѣ только топотъ, лишь ангеламъ слышный,
Невидимыхъ ножекъ ея
Пробьетъ мой наметъ свѣтлотканный и пышный,
Любуюсь украдкою я,
Какъ звѣзды играютъ, кружась хороводомъ,
Похожи на пчелъ золотыхъ,
И щель раздвигаю широкимъ проходомъ,
Пока въ глубинахъ водяныхъ,
Въ озерахъ и рѣкахъ, спокойно заснувшихъ,
Какъ будто на сводѣ небесъ утонувшихъ,
Засвѣтятся тысячи ихъ.
Я солнце вѣнцомъ украшаю багрянымъ,
Жемчужной повязкой луну.
Колеблется небо, какъ въ вихрѣ туманномъ
Я черный свой стягъ разверну.
Отъ мыса до мыса стою я простершись
Надъ бездной морскою, какъ мостъ.
Вишу, словно кровля, на скалы опершись,
Скрывая сіяніе звѣздъ.
Смиривъ послѣ схватки короткой, но жаркой,
Стихій необузданный бой,
Подъ радугой яркой, какъ будто подъ аркой,
Гремя прохожу я съ грозой, —
Небесныя ласки соткали ей краски
Изъ слезъ и улыбки земной.