Плодъ его богатъ и дорогъ,
Но подъ вѣчный скрежетъ пилъ,
И сквозь горна яркій пылъ,
Для того, кто больше зорокъ,
Открывается порой
Новый міръ и новый строй,
Торжество любви и права.
Онъ запнется на ходу,
И застынетъ, какъ въ бреду.
А станки грохочутъ: Слава,
Слава бодрому труду!
Сложность жизни
Въ послѣдній часъ ночной; въ неуловимомъ снѣ,
Съ толпою смутныхъ грезъ, подобныхъ легкимъ пчеламъ,
Изъ волнъ неясной мглы она явилась мнѣ,
Блистая юности волшебнымъ ореоломъ.
Земля не видѣла подобной красоты,
Блѣднѣли небеса отъ зависти холодной,
И эти нѣжныя и чистыя черты
Дышали силою стихійной и свободной.
Изгибъ ея плеча былъ дѣвственъ и могучъ,
Вздымалась пышно грудь подъ ризой бѣлоснѣжной,
И въ пламенныхъ очахъ двойной сплетался лучъ —
Спокойной мудрости и смѣлости мятежной.
Туманъ садился внизъ въ лучахъ ея лица.
Изъ хлопьевъ облачныхъ искусною рукою
Она двойную нить свивала безъ конца,
И новой парки трудъ былъ вѣчно чуждъ покою.
И я спросилъ ее: — «Откуда этотъ свѣтъ?
Какою радугой обвитъ твой плащъ прозрачный?»
Она сказала мнѣ: — «То краски маркій слѣдъ:
Цвѣтила ткани я въ красильнѣ вѣчно мрачной.» —
И я спросилъ ее: — «Откуда проблисталъ
Въ глазахъ твоихъ огонь такъ ярко и задорно?»
Она сказала мнѣ: — «Я плавила металлъ.
Глаза мои хранятъ багровый отблескъ горна».
И я спросилъ ее: — «Откуда ты, скажи,
Въ какой невѣдомой ты родилась отчизнѣ?» —
«Земля — отчизна мнѣ. Черезъ ея межи
Шагаю смѣло я. Мнѣ имя — Сложность Жизни.
Мнѣ некогда стоять. Я тороплюсь впередъ.
Отецъ мой — бодрый Трудъ и мой учитель — Голодъ.
Напилкомъ я стучу, станки пускаю въ ходъ,
Вращаю колесо, вздымаю тяжкій молотъ.
Изъ черной глубины холодныхъ рудниковъ
Прожорливымъ печамъ я извлекаю пищу.
Я не считаю жертвъ, и не ношу оковъ,
И плакать не хожу къ забытому кладбищу».
И я сказалъ ей вновь: — «О, посмотри сама,
Какъ скучно мы живемъ, и тѣсно, и убого.
Судьба замкнула насъ, какъ крѣпкая тюрьма,
И черный змѣй лежитъ на стражѣ у порога.
Кто намъ откроетъ дверь, владычица, отвѣть,
И срубитъ голову назойливому стражу?»
Она за нитью нить переплетала въ сѣть,
Затѣйливымъ узломъ надвязывая пряжу.
И эта сѣть росла, и ширилась вокругъ,
И двигалась впередъ, всю землю закрывая.
На западъ и востокъ, на сѣверъ и на югъ,
Межъ четырехъ морей простерлась, какъ живая.
Блѣднѣли облака. Рѣдѣющая мгла
Казалась тонкою и цѣпкой паутиной,
И въ глубинѣ ея богиня стерегла
Добычу близкую надъ дремлющей равниной.
Голодъ
Я видѣлъ трауръ молчаливый
Земли, узнавшей Божій гнѣвъ.
Я видѣлъ сумрачныя нивы,
Куда весной не палъ посѣвъ.
Зеленой ржи вѣнокъ нарядный
Тамъ не расцвѣлъ на бороздахъ,
И даже солнца лучъ отрадный
На ихъ межахъ блѣднѣлъ и чахъ.
Солому рубленую ѣли
Больныя дѣти, словно скотъ.
Людскія лица почернѣли
Отъ изнуренья и заботъ.
На общей пыткѣ терпѣливой,
Передъ мучительнымъ концомъ,
Печать цынги кровоточивой
Носили вмѣстѣ сынъ съ отцомъ.
И ширинѣ полей безплодныхъ
Невольно задалъ я вопросъ —
Цѣною этихъ мукъ голодныхъ,
Изъ-подъ росы народныхъ слезъ,
Тѣхъ слезъ холодныхъ, безысходныхъ,
Что намъ взойдетъ на черный день
Для нашихъ нищихъ деревень?
На этихъ мертвыхъ, какъ могила,
Оцѣпенѣлыхъ полосахъ,
Какая дѣвственная сила
Еще лежитъ зарыта въ прахъ?