Торговка овощами. Они требуют двадцать золотых за то, чтобы царь и дальше мог набивать брюхо.
Герман фон Менгерссен. Двадцать золотых?
Иоганн фон Бюрен. Выходит, мы должны за это платить?
Торговка овощами. Именно вы. Обе наши церкви предают анафеме любого, кто торгует с Мюнстером. Он рискует попасть в ад, и поэтому двадцать золотых — не слишком большая плата. А поскольку и мне грозит такая же участь, я требую еще двадцать золотых за свои вечные муки. Итого, если считать и действовать по-христиански, получается двадцать пять золотых.
Герман фон Менгерссен. Я выражаю протест.
Торговка овощами. Кому?
Иоганн фон Бюрен. Это подлейший шантаж.
Торговка овощами. Я постепенно начинаю терять к вам симпатию.
Иоганн фон Бюрен. Ну хорошо. Забирайте двадцать пять золотых и убирайтесь скорее в город.
Торговка овощами. Другое дело. И с торговлей тогда все в порядке.
Иоганн фон Бюрен. Главное, война спасена.
Герман фон Менгерссен. И все же мы повесим армейского священника.
Оба рыцаря уходят.
Торговка овощами. Пробил твой час, монашек. Дела твои очень плохи.
Монах. Я лишь хотел вразумить мир, торговка овощами.
Торговка овощами. И ты вразумил его? Что-то незаметно. Твой разум служил двум негодяям, а теперь тебе конец. Ничего не поделаешь! Нам остается лишь отправиться в город. (Уходит с тележкой.)
2-й ландскнехт. Давай, давай, монашек. Военно-полевой суд ждет. (Хочет увести монаха.)
1-й ландскнехт. Не торопись. (Обыскивает монаха.) У тебя, гуманист, остался еще гульден.
Монах. Он принес мне счастье. Он спас мне жизнь.
1-й ландскнехт. Тебе не повезло, гуманист. Теперь ты сможешь оплатить им только обед палача. (Прячет гульден в карман.)
Оба ландскнехта уводят монаха.
Сцена театра епископа. Обнаженный до пояса Бокельзон держит в руках ведро с краской и кисть.
За ним волочится огромный красный шлейф, на голове — корона. Книппердоллинк.
Книппердоллинк. Иоганн Бокельзон из Лейдена!
Бокельзон. Кто мешает мне на сцене бывшего театра епископа? (Мажет себя красной краской.)
Книппердоллинк. Несчастнейший из твоих подданных.
Бокельзон. Приветствую тебя, несчастнейший из моих подданных!
Книппердоллинк. Я отдал тебе все свое богатство и всю свою власть, а ты отнял у меня дочь.
Бокельзон. Из всех моих семнадцати жен она была самой любимой.
Книппердоллинк. Я бежал от греха и оказался во многом виноват, я искал Бога в нищете и впал в отчаяние.
Бокельзон. Небесами нужно повелевать. Если мне потребуется архангел Гавриил, я свистну, и он тут же спустится на Землю.
Книппердоллинк (кричит). Покажись, Господь, покажись, чтобы я ощутил твое присутствие! (Пристально смотрит вверх.)
Бокельзон. Ну и?
Книппердоллинк. Нет ответа.
Бокельзон. Попытайся! Шепни мне, Господь, шепни! Это всегда помогает.
Книппердоллинк. Шепни, Господь, шепни и утешь меня! (Долго смотрит вверх.)
Бокельзон. Звучит впечатляюще.
Книппердоллинк. Ничего.
Бокельзон. Действительно. Лишь треснувший навес над сценой и луна светит сквозь облака. Возгреми, Всемогущий, возгреми!
Бокельзон. Всемогущий!
Книппердоллинк. Возгреми, Всемогущий, возгреми и повергни меня в прах за грехи мои!
Бокельзон. Великолепно. Действительно, ощущение полного отчаяния. Поздравляю.
Книппердоллинк. Бог молчит. (Смотрит вверх.)
Бокельзон. Чем ему вам ответил?
Книппердоллинк. Вокруг ничего, кроме пустой сцены.
Бокельзон. А ничего другого и нет.
Книппердоллинк. Я пропал.
Бокельзон. Славься, твое отчаяние, о несчастнейший из моих подданных, оно ограничивается проблемой религии и не переходит в политические требования. Ты достоин носить за мной шлейф и танцевать со мной на сцене театра епископа.
Они начинают танцевать.
Бокельзон.