На сцену выходят государи, военачальники и ландскнехты. Кардинал на носилках, епископ в кресле на колесах.
Вы, государи, собрались у стен города,
Который вот уже несколько лет противостоит вам.
Я предстал перед вами в образе царя.
Я, как подобает комедианту, играю фарс,
Где в изобилии встречаются отрывки из Библии
И мечты о лучшем мире.
О нем ведь как мечтал народ.
И я занялся для вашего же увеселения
Тем же, чем и вы,
То есть правил, творил произвол
И поступал по справедливости,
Вознаграждал меценатов, палачей и одержимых
Честолюбием,
Прельщал лаской,
Использовал благочестие и подлинную нужду,
Жрал, пьянствовал, спал с женщинами,
Подобно вам, томился от скуки, присущей любой власти,
Которую я — уж этого вы точно не можете —
Возвращаю вам прямо здесь.
Спектакль окончен, о несравненные государи.
Я лишь носил вашу маску и ни в коей мере
не уподоблялся вам.
Распахивает ворота Эгидия.
Мюнстер ваш! И гнев свой, и ярость
Излейте на тех, кто еще здесь остались.
Им — пытка! Я вольный мыслитель и лишь режиссер.
И венок мне из лавров! А не топор!
Государи дружно аплодируют.
Кардинал. И его вы не взяли в свою труппу, епископ?
Курфюрст. Великий артист!
Ландграф. Я предлагаю вам пожизненный договор.
Курфюрст. Он принадлежит моему театру.
Кардинал. Приди в Наши объятия, Бокельзон. (Прижимает его к груди.)
Актера Мы вам не отдадим, ландграф Гессенский.
Бокельзон, получая тройной оклад по высшей ставке, будет играть на Нашей сцене,
Которая благодаря ему станет самой лучшей в Нашей
Священной Германской империи.
Бокельзон усаживается в них.
Ландскнехты, займите город и три дня бесчинствуйте в нем.
Жестоко покарайте его, за это с вас никто не спросит.
Господь отвергнул свое лицо от Мюнстера,
Так уподобьтесь ему, и грех не ляжет на вас.
Оставьте только в живых несколько зачинщиков —
Они предстанут перед трибуналом.
И пусть среди них один окажется лишенным дара речи —
Его мы выдадим за Бокельзона.
Блюдя формальность и исполняя так волю
Нашего всемилостивейшего императора.
Под ликующие возгласы уходит. Вместе с ним уносят Бокельзона. Государи и ландскнехты врываются в город. Перед беспомощным епископом ворота закрываются.
20. Епископ поднимает мятеж
У стен города замер в ожидании епископ.
Из ворот выходят ландграф Гессенский и курфюрст, они кланяются епископу и удаляются.
Затем город покидают Иоганн фон Бюрен и Герман фон Менгерссен, они встают перед епископом и сгибаются в поклоне.
Иоганн фон Бюрен. Мюнстер вновь принадлежит вам, епископ!
Оба уходят. Сверху спускаются клетки.
Двое ландскнехтов вносят на сцену плаху с подвергнутым колесованию Книппердоллинком и ставят ее перед епископом. Затем они отдают честь и уходят.
Книппердоллинк.
О Господи! О Господи!
Взгляни на мое изувеченное тело,
Измолотое твоей справедливостью.
Ты не желаешь отвечать.
Ты дохнул холодом на мое сердце,
Хотя Ты не побрезговал ни одним из моих даров.
Выслушай же мой отчаянный стон,
Восприми муки, которые терзают меня,
Исторгаемый моим ртом крик, ибо я на последнем издыхании хочу воздать Тебе похвалу.
Господи! Господи!
Мое тело, словно в чаше, лежит
На этом жалком колесе,
И чашу эту Ты до краев заполняешь своей милостью.