— Ты, конечно, хочешь танцевать?
— Знаешь, — ответила Валя решительно, — я сейчас сниму туфлю и подфутболю ее в пруд. Не до танцев…
— А что случилось?
— Ужасно жмет. Иногда новые туфли могут испортить все настроение. Что с ней делать? Досада какая!
— Подожди, — сказал Алексей. — Дай я посмотрю. Может быть, что-нибудь придумаем…
— Ничего ты с ней не сделаешь,
— Я все-таки попробую.
— Ну попробуй! Можно, я обопрусь на тебя?
Она крепко оперлась на его плечо и, балансируя на одной ноге, вспрыгнула и села на перила мостика, подобрав под себя разутую ногу.
Он сосредоточенно вертел узенькую, лаковую, какую-то беспомощную туфлю в руках, соображая, что с ней делать, наконец решился и начал осторожно растягивать задник; что-то треснуло в туфле, и Валя в ужасе ахнула.
— Ну конечно! Теперь я осталась совсем без ничего. Надо же было тебе приложить свою силу. Это ведь не орудие! Дай, пожалуйста, иначе придется идти босиком… — Она спрыгнула с перил, потопала надетой туфлей, договорила с опущенными ресницами: — Ну ладно уж. Спасибо, — и подняла на него глаза, будто осветив на миг мягким лучом, а он, мысленно ругая себя за медвежью услугу, готовый сказать, что его фронтовых денег, полученных за подбитые танки, хватит на десяток пар туфель, спросил озадаченно:
— Ну, хотя бы ходить можно?
— Конечно. Пошли, — закивала она. — Но, знаешь, танцевать не будем.
Они брели по аллеям мимо толп гуляющих, среди потока масок, среди смеха и огней; им обоим было немного тревожно: Алексею — от рассеянно-ласкового, затуманенного взгляда Вали, оттого, что покорная рука ее доверительно лежала на его рукаве; ей — оттого, что казалось, опа во сне плывет с ним по теплой реке, в ту звездную ночь, а под ними жуткая, чернеющая глубина.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросила она шепотом.
— Все.
Впереди над вершинами деревьев катился, мчась на одном месте, огненный круг «чертова колеса», там разносился озорной визг, и Валя, сильно сжав локоть Алексея, снова тихонько сказала:
— Нет, ты ничего не помнишь.
Откуда-то из толпы неожиданно вынырнули Витя Зимин и Ким Карапетянц, оба потные, на погонах поблескивало конфетти, закричали одновременно:
— Дмитриев! — но, заметив Валю, озадаченно переглянулись, и Зимин, как всегда, густо покраснел. — А-а, ты не один! Извините, пожалуйста!
— Это мои друзья, — представил Алексей. — Познакомьтесь!
Валя протянула руку, сказала:
— Я рада…
Зимин и Карапетянц, разом вытянувшись, приняли под козырек, поочередно пожали ее руку и, чувствуя крепкое ответное пожатие, несколько смущенно назвали своп фамилии, а потом, подумав, и свои имена.
— Где вы были? — спросил Алексей и чуть не засмеялся, уловив неловкое переминание товарищей.
— Мы? — спросил Карапетянц солидно.
— Мы? — спросил Зимин и покосился на «чертово колесо», однако Карапетянц, предупреждая его, дипломатично кашлянул.
— Вы были на «чертовом колесе»? — быстро догадалась Валя. — Хорошо там?
— О, замечательно! —с искренним восторгом воскликнул Зимин. — Очень здорово! Знаете, оттуда весь парк виден, ракеты, огни!..
Карапетянц, не разделяя этого восторга, добавил совершенно серьезно:
— А когда кто-то завизжал в соседней кабине, Витя хотел открыть дверцу и, понимаешь, спасать!
— Вот уж и нет… Зачем ты преувеличиваешь как-то… — сконфузился Зимин. — Ну, до свидания, мы должны идти, Ким. Нам надо. — И, должно быть, от смущения обратился к Вале по всей форме: — Разрешите идти?
— Конечно.
Они исчезли в толпе так же мгновенно, как и появились, и Валя сказала, улыбаясь:
— Какие славные ребята! Это самые младшие?
— Самые младшие.
Слева, на площадке аттракционов, тоже колыхалась под фонарями толпа; вокруг нее стайками шныряли мальчишки, лезли на деревья, на спины людей, стараясь через головы увидеть все, что делалось за барьером; слитный хохот и гул голосов волной прокатывался по сгрудившейся толпе и замирал; иногда в коротком затишье слышались вопросы:
— Промазал? Опять?
— Что здесь такое? — спросил Алексей какого-то бедового остроносого мальчишку в кепке с пуговкой.
— Соревнование снайперов, товарищ военный! Гляньте-ка!
— Давай посмотрим, — предложила Валя. — Это интересно.
Они протиснулись к перилам, слыша впереди сухие, звонкие щелчки, затем увидели холодную глубину тира, освещенную электрическими лампочками; оттуда запахло мокрыми опилками. Стреляли двое военных: один, судя по эмблеме на погонах — курсант автомобильного училища, белобровый, с неподвижным, равнодушным лицом, ждал у барьера опершись на духовое ружье, в уголке тонкого рта зажата потухшая папироса, новенькая фуражка сдвинута на затылок; другой — лежа грудью на барьере, со старанием целился, долго устраивая локоть, шинель нелепо коробилась на широкой его спине.