Полковник Гуляев спросил обеспокоенно:
— Ты почему… так смотришь?
— Нет, ничего. — Денисов, мигом опомнясь, погасил зажигалку и, не прикурив, пошел, звеня шпорами, к двери. На пороге стал вполоборота, некоторое время глядел на Гуляева с тем же пристальным выражением, наконец сказал: — Вот вы послали четырех разведчиков, товарищ полковник. Но нет большой надежды, что они установят связь с батальоном. Пройдут ли они через немецкую оборону?
— Ах ты!.. О чем балабонишь? — Гуляев хлопнул кулаками по столу, мигнула лампа, связист Гвоздев вздрогнул и робко нагнулся к аппарату. — Вызывать батальон по рации, без конца вызывать! Что у тебя за связь? А? Для чего вас в штабах держат? Для медсестричек из санроты? Ишь храбрецы!..
— Вы говорите обо мне во множественном числе, — без выражения обиды ответил Денисов и вышел более невозмутимый, чем обычно.
Гуляев слышал, как тонко протренькали шпоры майора в соседней комнате, затихли, и за стеной прозвучал его шутливый голос:
— Так вот, детка, кака́ картинка — вызывайте, вызывайте, вызывайте. Душа из вас вон!
Шумно дыша — мучило сердцебиение, — Гуляев движением плеч поправил сползавшую шинель, крупно зашагал от стола к окну, остановился, исподлобья посмотрел на запотевшее окно, будто еще отражался там такой знакомый, такой самоуверенный взгляд то ли Денисова, то ли Ермакова.
«Экая простокваша! — подумал Гуляев, следя за шевелением тумана по стеклу, уже жалея, что накричал на майора, и поэтому еще более раздражаясь. — Для чего это я? Та-ак. Оч-чень мило!»
— Оч-чень мило! — произнес он вслух и передернул плечами, с отвращением увидев свое грубое отраженное в стекле лицо, и не увидел, а почувствовал свой полный, оттопыривающий китель живот, всю свою грузную фигуру — в нем давно не было дерзостного порыва молодости. Да, да, она, молодость, не оглядывается назад, за спиной нет ни бремени опыта, ни расчетливого холодного терпения старости.
— Оч-чень мило! — повторил он, раздраженно насупив брови. — Оч-чень!..
Гвоздев нерешительно вздыхал, разглаживал, мял на коленях кисет.
— Ну? Курить? — брезгливо спросил Гуляев. — Давно бы закурил. Ну-ка, давай сюда кисет. Что у тебя? Махра? Самосад! Завернем, да? Щоб дома не журились?
— Газетки бы, товарищ полковник, — обрадованно заулыбался Гвоздев, протягивая кисет.
— Найдем. Майор Денисов! — крикнул Гуляев.
Никто не отозвался. Однотонный голос радиста бормотал позывные за стеной, каплями падавшие в тишине:
— «Ромашка», «Ромашка», я «Роза»… я «Роза»… я «Роза»… Даю настройку… Один, два, три…
— Майор Денисов!
Денисов появился на пороге, распахнув завизжавшую дверь, сказал четко и весело:
— Связь с Максимовым!
Бросив кисет, Гуляев спеша прошел к рации, где неспокойным накалом горели лампы приемника. Обросший синеватой щетиной радист, придерживая наушники, поднял на полковника словно заострившиеся в воспаленных веках глаза и вдруг заговорил однотонно:
— По приказу остаюсь. Мы в окружении. Веду бои… Потерял больше половины единицы… Больше половины… Почему нет огня? Нет огня… У нас кончились огурцы! Кончились огурцы! Дайте огня… по шоссе… Дайте огня по шоссе. По шоссе из Белохатки… Восточная окраина… Дайте огня… Я «Ромашка». «Ромашка». Я кончаю. Я кончаю. Немцы атакуют… Я кончаю… Мы ждем огня… — потухающим голосом закончил радист.
Прошла минута, все стихло, радист молчал, и полковник Гуляев, уперев взгляд в его унылую спину, ждал и думал. Майор Денисов тыльной стороной ладони угрюмо гладил выбритую щеку и тоже ждал.
— Что там? А ну-ка, вызывайте Бульбанюка, без конца вызывайте! Вызывайте! — Гуляев прошел к себе, скомандовал связисту:— Плацдарм! Кондратьева! Немедленно!
— Быстренько шестого, — зашелестел в трубку Гвоздев. — Шестого, шестого, поняли?
Полковник резко шагал по комнате, отлично сознавая, что за приказ он отдаст сейчас. Однако он понимал, что там, на плацдарме, только два орудия, замаскированные в двухстах метрах от немецкой передовой, от еловой посадки, где стояли танки, и мог догадываться, что после первых же выстрелов орудия Кондратьева откроют себя и если не будут расстреляны прямой наводкой, то будут раздавлены танками. Но так или иначе, узнав в трубке мягкий картавящий голос старшего лейтенанта, Гуляев отдал приказ немедленно открыть огонь по шоссе, чтобы как-нибудь продлить существование батальона Максимова. И Кондратьев ответил с плацдарма: «Слушаюсь».