Две приземистые, глянцевито-желтые легковые машины, что двигались в центре колонны под прикрытием четырех бронетранспортеров, розово сверкнув стеклами, плоскими жуками расползлись по шоссе, повернули на скорости назад, запрыгали на рытвинах, мчась по полю в сторону соснового урочища, к ущелью, откуда непрерывно вытекала колонна.
В середине колонны из крытых брезентом машин стали поспешно спрыгивать фигурки немцев, бросились в разные стороны, скачками побежали за танками, вся котловина засветилась автоматными трассами.
И Новиков, со злой досадой увидев, как умело ушли из-под огня офицерские легковые машины, видя, как тяжелые танки, непрерывно выплевывая огонь, упорно атаковали позиции Овчинникова, подумал: «Вот оно… пора!..» — и лишь тогда посмотрел в сторону орудий Алешина, на сутуло замершие фигуры солдат.
— Внимание-е! — подал он команду особенным, страстным, возбужденным голосом. — По головным танкам — бронебойным, прицел постоянный. — Он сделал короткую паузу и выдохнул: — Ого-онь!
Резкий грохот, сотрясший воздух на высоте, горячо и больно толкнул в уши, Новиков не расслышал команд Алешина на огневой — стремительные огни бронебойных снарядов мчались от высоты туда, в плотный жирный дым, затянувший орудия Овчинникова, танки в котловине. Дым сносило к тускло-багровому озеру, он недвижно встал, скопился меж кустов. В просветах возникали черные, низкие туловища танков: они как бы ускользали от бронебойных трасс, и Новиков с решимостью, с незавершенной злостью, которая горела в нем сейчас к тем, кто защищенно сидел в недрах танков, готовый убить его, и кого обязательно должен был убить он, крикнул:
— Наводить точнее! Точнее! Куда, к дьяволу, стреляете? — И, выпрыгнув из окопа НП, побежал к огневой позиции.
Он увидел снующего возле орудия Алешина; напряженно оттопыренные локти наводчика Степанова; широкие разводы снарядной смазки на скулах Богатенкова; бросились в глаза влажные пятна у него под мышками, огромные, дрожащие в ярой спешке руки рывком кидали снаряд в дымящийся казенник. Орудие при выстрелах откатывалось, брусья выбивало из-под сошников.
— Сто-ой! — скомандовал Новиков, переводя дыхание. — Младший лейтенант Алешин! Бегом ко второму орудию! Быть там! Самому следить за наводкой! Бегом! А ну от панорамы, Степанов! — властно крикнул он наводчику, непонимающе вскинувшему вверх мокрое, тревожное лицо. — Быстро! — И, взяв за плечо, оттолкнул его от прицела, приник к наглазнику, вращая маховики механизмов.
Перекрестие прицела стремительно ползло по наволочи дыма, выхватывая путаницу трасс, оранжево-белые всплески огня, поймало, натолкнулось на темный бок танка. Он на миг вынырнул из мглы. Новиков сжал маховики до пота в ладонях, снизил перекрестие.
— О-го-онь! — И надавил ручкой спуск.
Трасса скользнула наклонной молнией к тапку, как бы уменьшаясь в дыму, врезалась в землю левее гусеницы. Он ясно увидел этот впившийся в землю огонек, довернул маховик — пот сразу облил лицо, едко ожег глаза, — поднял перекрестие.
— Огонь!
Тонкая молния ударила в тело танка, искрой брызнул и исчез фиолетовый огонек — скорее не увидел, а почти физически ощутил Новиков. И, не глядя больше на этот танк, не вытерев горячего пота со щек, снова ищуще-торопливо повел прицел. Вновь он выхватил в просвете мути живое, шевелящееся туловище другого танка. Он шел к высоте, башня косо развернулась, тоже выискивая, длинный ствол орудия вздрогнул, застыл наведенно. Черный, пустокруглый глаз дула зорко целился, казалось, впился через панораму в зрачок Новикова, и в то же мгновение, считая секунды, он нажал спуск. Трасса досиня раскаленной проволокой выметнулась навстречу круглой, нацеленной в него смертельной пустоте, и тотчас тугой звон разрыва забил уши. Железно царапнули по стволу орудия осколки, желтый удушающий клубок сгоревшего тола вывалился из щита. И оглушенный Новиков успел заметить свежую воронку в четырех: метрах перед левым колесом орудия. Со странным чувством удивления, что этот снаряд не убил его, Новиков быстро глянул на расчет — все целы?
Заряжающий Богатенков со снарядом наготове стоял в рост среди стреляных гильз, тяжко дыша, с упорной пристальностью смотрел на танки, точно как тогда, на бруствере, испытывал судьбу.
— Что стоишь? На коленях заряжать! — крикнул Новиков и, крикнув, припал к прицелу, скрипнул зубами; сквозь перекрестие четко чернел прицеленный в его зрачок пустой глаз танкового орудия. «Он или я?.. — мелькнуло у него в сознании. — Он или я?.. Не может быть, чтобы он! Он или…»
Новиков надавил спуск, и, слившись с его выстрелом, танковый снаряд громом рванул землю впереди бруствера, на Новикова дохнуло волной тола, он чуть отшатнулся, пытаясь не потерять потного наглазника панорамы. В нем будто все звенело от нервного возбуждения; в мире уже ничего не существовало, кроме этого танка, этого немца, с зорко-быстрыми упреждениями крутящего маховик, наводящего послушное ему орудие… «Он или я?.. Он или?..»