«Что это там? Это он?»
Новиков резким доворотом подвел панораму в сторону взрывов. Он всматривался сквозь обжигающий глаза пот, стараясь найти орудия Овчинникова. От мысли, что Овчинников, окруженный прорвавшимися танками, подорвал орудия, морозным холодом облило влажную спину* «Неужели он сделал это?» Но, не соглашаясь с тем, что там уже погибли люди, разбило орудия, он вдруг уловил в сумеречном тумане близ позиции Овчинникова проступивший силуэт танка и, как пьяный, обернулся, нетерпеливый, черный, крича:
— Снаряд! Заряжай!
Степанов, грязно-потный, в размазанной по лбу гари, засучив по локоть рукава, один стоял на коленях среди груды гильз — широкое лицо растерянно, спекшийся, в порохе, рот дергался судорожно.
— Товарищ капитан!.. Снаряды… — прохрипел Степанов. — Снаряды кончились. К передку расчет послал… За энзэ! И заодно Богатенкова взяли.
— Кой дьявол… помогут передки! Там двадцать снарядов! — выругался Новиков. — Во взвод боепитания! Передайте мой приказ: все снаряды сюда! Немедленно! Подождите! Вода есть у вас?
И, рванув скользкий от пота ворот гимнастерки, облизнул шершавые губы — жажда жгла его сухим огнем.
Степанов, торопясь, отцепил с ремня флягу, вытер горлышко, охотно и услужливо протянул ее Новикову.
— Теплая только… — И, удержав дыхание, осторожно попросил: — Разрешите закурить на дорожку?
— Давай!
Тогда Степанов, вмиг обмякший, налитый усталостью — все время бросал снаряды в казенник орудия, — с красными после недавнего напряжения глазами, сел прямо на закопченные гильзы между станин, одубелыми пальцами начал сворачивать самокрутку. Однако свернуть не смог — пальцы не подчинялись. И тихим, застенчивым было у него лицо сейчас, когда смотрел он, как Новиков, запрокинув голову, жадно пил.
Он так и не слепил самокрутку. Танковые снаряды вздыбили бруствер, и Степанов просыпал табак.
— Пойду я!.. — подымаясь, прокричал он, беспокойно глядя на озеро, буйно взлохмаченное фонтанами мин, — Эх, рыбы-то попортили — ужас! — И, взяв карабин, пригнулся и побежал по высоте в круглую тьму разрывов.
Новиков пил из фляги, не ощущая вкуса теплой воды; она лилась на шею, на грудь, не охлаждая его, не могла утолить жажду.
«Были взрывы… Овчинников подорвал орудия? Окружили танки? — думал он, испытывая колющую тревогу, пытаясь взвесить положение батареи. — Но люди, как с людьми там?.. Не верю, что погибли все! Где Горбачев? Где Ремешков?»
— Когда будет связь? Почему так долго?
— Товарищ капитан, к телефону!
— Связь с Овчинниковым?
Новиков резким скачком перемахнул через бруствер, спрыгнул в ровик, вырвал трубку из рук связиста.
— Овчинников? — с надеждой спросил он, забыв в этот момент про номерное обозначение офицеров, и произнес живую фамилию. Но тотчас, в потрескиванье линии поймав голос майора Гулько, спрашивающего о потерях в батарее, он заговорил иным, преувеличенно спокойным, сухим тоном: — Дайте огурцов. Беру последние огурцы для кухни, товарищ первый. Пришлите огурцов. Это все, что я прошу.
— Пришлю сколько есть. Дам огурцов, — выделяя слова, ответил Гулько и необычно, будто родственно был связан с Новиковым, добавил: — Обрати внимание на Овчинникова и на переправу, мой мальчик. Обрати внимание.
Он снова ненамеренно задел Новикова своей ненужной интеллигентской нежностью.
Новиков долго глядел перед высотой на слоистую мглу, закрывавшую орудия Овчинникова. В шевелящейся этой мути, полной вспышек выстрелов, тенями продвигались к озеру танки: железный, замирающий рев их, прерывистое завывание грузовых машин рождали у Новикова впечатление, что там сконцентрировалась ударная сила колонны. Остальная ее часть, не достигшая района озера, — отдельные разбросанные машины, орудийные упряжки, минометные установки на прицепах, группы людей — обтекала пылавшие обломки грузовиков на дороге, горящие танки, стремительно уходила, разворачивалась назад, к ущелью в лесу, откуда — очевидно, по внезапному приказу — перестал вытекать первый поток колонны. (Видно было, как горели справа наши танки, врытые в землю.) И только двигался левый рукав колонны к озеру, по направлению молчавших орудий Овчинникова.
«Прорвались к озеру? Смяли Овчинникова?» — мелькнуло у Новикова, и он, чувствуя горячее нетерпение, повернулся к орудию:
— Где снаряды? Скоро снаряды?
Почти слитный троекратный взрыв опять потряс высоту, аспидные шапки дыма упруго всплыли из месива огня вокруг позиции Овчинникова. И вслед мигнул горизонтальный всплеск выстрела. И тогда Новиков понял: танки, продвигаясь к озеру, вошли в минное поле, подрывались там, и там живой взвод Овчинникова еще вел огонь по ним…