«Молодец Овчинников! Молодчина! — хотелось отчаянно крикнуть Новикову. — Молодец!..»
В то же мгновение скопище дыма растянулось над берегом, в просветах блеснула вода, и Новиков отчетливо увидел: озеро наполовину было замощено темными полосами понтонов, протянутых от левого и правого берега. Фигуры немцев бегали около стоявших на берегу грузовых машин, снимали круглые тела понтонов. И стало ясно теперь: немцы обошли Овчинникова, прорвались к озеру.
— Второе орудие! Алешина! — не скомандовал, а скорее глазами приказал Новиков, и когда связист Колокольчиков вызвал второе орудие и когда зазвенел в трубке возбужденный голос Алешина: «Товарищ капитан! Три танка мои!» — Новиков оборвал его:
— Сколько на орудие снарядов?
— Одиннадцать! Сейчас подвезут еще!
— Посмотри внимательней на озеро. Видишь переправу?
— Вижу, товарищ капитан! — ответил Алешин и спросил быстро: — А как Овчинников?
— Наводить точнее, все одиннадцать снарядов по переправе, давай!
Снаряды Алешина вздыбили озеро вблизи понтонов, что-то смутное и длинное косо взвилось в воздух, упало в воду. Но две низкие грузовые машины не попятились, не отъехали от берега, и фигуры немцев продолжали возиться подле них, упорно стягивая, волоча грузное тело понтона.
«У них один выход — будут прорываться до последнего! Другого у них нет выхода!» — подумал Новиков и крякнул связисту:
— Долго будете налаживать связь? Когда вы мне дадите Овчинникова? Когда?
Телефонист Колокольчиков, весь хрупкий, беловолосый, светились капли пота на кончике вздернутого носа, дул в трубку, дергал с бессильным негодованием стержень заземления — делал все, что может делать связист в присутствии начальника, когда нет связи.
— Вот что! Делайте что угодно, хоть по воздуху прокладывайте линию. Но если через пять минут не будет связи с Овчинниковым, вы больше не связист! — сказал Новиков жестко. — Мне необходима связь! Зачем вы нужны, если там люди гибнут, а вы здесь стержень щупаете?
Жизнь человека на войне была для него тогда большой ценностью, когда эта жизнь не искала спасения за счет других, не хитрила, не увиливала, и хотя молоденький Колокольчиков не хитрил, а, лишь слабо надеясь, ждал, что проложат связь телефонисты Овчинникова, жизнь его потеряла свою истинную цену для Новикова, и тот сознавал это. Не сказав ни слова, Колокольчиков приподнялся у аппарата, провел рукой по потному носу, расширяя вопросительные ясно-зеленые глаза, с детства и навсегда вобравшие в себя мягкую зелень северных лесов, нестерпимую синь озер и весеннего неба.
Сразу с нескольких сторон ударили по высоте танки. Вслед за этим короткие слепящие всполохи вертикально выметнулись откуда-то из лесу, правее ущелья: отрывисто, преодолевая железную одышку, заскрипели шестиствольные минометы.
Все будто расплавилось в треске, в грохоте, высота стонала, ломалась, дрожала, выгибалась, как живое тело, ровик сдвинуло в сторону. Чернота с ревом падала на него. Новиков и связист упали рядом на дно окопа, дно ныряло под ними, уши забило жаркой ватой, голову тяжко налило огнем. Раскаленный осколками воздух проносился над ними, опаляя волосы на затылке. И навязчиво, неотступно билась мысль о непрочности человеческой жизни: «Сейчас, вот сейчас…»
— Неужто конец, товарищ капитан? А?.. — не услышал, а угадал Новиков по серым губам Колокольчикова и увидел перед собой полные тоски и ужаса мальчишеские глаза. Этот ужас мерцал — мигали белые, в пыли, ресницы паренька.
И Новиков, оглушенный, туманно вспомнил ночь в роскошном особняке, майора Гулько, спящих солдат, Богатенкова, пришивающего крючок, и этого молоденького Колокольчикова, с неумелой нежностью обнимающего аппарат, и сонное бормотание о каком-то колодце: ему снились колодцы в конце войны…
И, подавляя жалость к той ночи, Новиков взял связиста за плечо, с силой потряс его, прокричал в хаосе грохота, накрывавшего ровик:
— Мне нужна связь с Овчинниковым! Понимаешь? Связь! Иначе нельзя! Понимаешь? Мне нужно знать обстановку!
— Я сейчас… я сейчас… глаза вот запорошило… — зашевелились губы связиста, мальчишеское лицо было серым от пыли, худеньким, незащищенным, он торопливо потер кулаком глаза и, часто мигая, стал на колени, хрупкий, тоненький. Рукавом стряхнул пыль на запасном аппарате, перекинул ремень через плечо, вздохнул, вроде всхлипнул, по-детски виновато сказал: — А матери у меня совсем нету… сестра у меня… Адрес в кармашке вот тут…