— Пригнитесь, прошу вас, товарищ капитан!
Но прежде чем пригнуться, Новиков скользнул взглядом по солнечному покойному озеру, по минному полю перед высотой. В глубокой низине струился дым догоравших угольно-черных танков, мирно желтели на солнце сосновый лес, бугры позиций Овчинникова, — настороженный, обогретый, странный покой был здесь. И только справа и за спиной, где был город, нарастали, смешивались звуки боя. В мрачно ползущей стене копоти над городом с рокотом мелькала партия наших штурмовиков, высекая пушечные вспышки; скачкообразные глухие разрывы бомб потрясали землю.
— Пригнитесь же, товарищ капитан, прошу вас! Вы же… — Алешин не успел договорить: сухой щелчок выбил брызнувший осколок дерева из торца наката над головой Новикова. Оглянулся — пуля легла в пулю — и посмотрел туда, где в голубой солнечной тишине мягко лопнул выстрел. Звук выстрела растаял бесследно, но показалось: стреляли недалеко.
— Надо бы выследить эту сволочь, — сказал Новиков и, все-таки нагнув голову, пошел по ходу сообщения. — Возьми на себя, Витя. А то перещелкает людей поодиночке.
— Здесь не один, — ответил Алешин, вглядываясь в торцы наката. — Расползлись, как клещи!
На огневой позиции в окружении солдат сидел, изможденно привалясь спиной к брустверу, ординарец Гулько Петин. Сидел он громоздкий, разбросав ноги в просторных запыленных сапогах, двумя руками держал котелок, пил жадными глотками, вдыхая через ноздри. Вода текла на его разорванную гимнастерку, на грязные колодки медалей. Увидев Новикова, поставил на землю котелок, расплескивая воду, попытался встать, заелозил ногами. Новиков сказал:
— Сидите! Что в городе? Рассказывайте. Подробнее… А это что у вас с глазом?
Правая сторона большого лица Петина безобразно, неузнаваемо распухла, кровоточила мелкими порезами, один глаз, сплошь красный, как от ушиба, слезился, заплыл. Вытерев слезы, Петин здоровым, удивительно светлым вопросительным глазом нерешительно обводил солдат, и Новиков поторопил его:
— Говорите при них. Они всё должны знать. Что, танки в городе?
— Прорвались… В центр, — рокотнул Петин и громкими глотками отпил из котелка, рукавом вытер губы. — Связь перерезали… Майор Гулько в боепитание послал, чтобы дорогу я, значит, сюда, к вам, показал. Нагрузили снарядами машины. Выехали в центр на площадь, глядь, а у костела танки какие-то. Думал, наши, а они как махнут по нас из орудий! Я с шофером сидел, осколки — по стеклу, что-то в глаз отлетело…
Петин замолчал, неловко потрогал кровавый глаз, с досадой ощупал разорванную гимнастерку.
— А это за ручку задел. Одну машину подбили, на два ската враз села. А мы как рванули в переулок, ну и к вам прилетели. Товарищ капитан, вам — от майора. Вот. Ответ пропишите.
Петин вынул из кармана кисет, из него — аккуратно свернутую записку, сдунул с нее табачную пыль и передал Новикову. Новиков развернул, прочитал несколько фраз, написанных ровным, мелким почерком:
«Посылаю с Петиным обещанные боеприпасы. Связи с вами нет. Позаботьтесь о круговой обороне. Берегите людей. Держитесь, мой мальчик. Обещаю вам — будет легче. Майор Гулько».
«Кому нужны сейчас эти сантименты?» — подумал Новиков и, хмурясь, сунул записку в карман. Сказал:
— Письма писать некогда. Передайте — батарея потеряла двенадцать человек и два орудия. Овчинников пропал без вести. О круговой обороне позаботимся. Спасибо за снаряды. Где машина?
— А внизу, под высотой, — обиженно мигнул заплывшей краснотой глаза Петин и спросил потерянно: — А как же с ответом-то, товарищ капитан? Пропишите. У меня карандашик найдется…
Новиков не смотрел на пего.
— Всем — к машине, от огневой ползком, перебегать на открытых местах. Переносить снаряды к орудиям! — негромко скомандовал он, оглядев встрепенувшихся солдат, — А вам, Петин, в госпиталь бы надо. Не трите глаз. У вас не соринка. Жаль, санинструктора нашего нет. Перевязку бы вам…
И после этих слов совсем ненужно вспомнил близкие теплые зрачки в темной, втягивающей глубине Лениных глаз, вздрагивающие от смеха ресницы, легкое, прохладное прикосновение пальцев ко лбу. «Не смотрите на губы, там ничего нет, смотрите мне в глаза! Ну?»
Как-то месяц назад в глаз ему попала соринка во время стрельбы, и Лена вытаскивала ее. Она хорошо это сделала, но и тогда раздражила Новикова своей вызывающей нестеснительностью.
— Есть индивидуальный пакет? Дайте-ка. Снимите пилотку, — приказал он Петину.
И, нетерпеливо обождав, пока тот искал, шарил по карманам, а потом вынул замусоленный, в крошках табака пакет, Новиков разорвал его, неумело, но быстро стал накладывать бинт, свежо и чисто забелевший на грубо выдубленном ветром лице солдата. Тот наклонял голову, вспотев, сопя, единственный глаз с опаской мигал в лицо Новикова.