— А что же там грабить? — слегка улыбнулся Николай. — Все ведь сгорело.
— Ну, положим, — резонно ответил Щепотьев, — были бы воры, а грабить всегда найдется что. И пожарные, говорят, были на высоте?
— Там им уже было просто нечего делать. Они отстаивали соседние дома.
— И отстояли! Так вот, Николай Александрович, сейчас вторник, до воскресенья осталось четыре дня. Спешите! Опишите, как действовали наши молодцы. Как народ помогал. Как выносили юноши престарелых на руках с их скарбом. Покартиннее.
— Александр Иванович, там и преосвященный был.
— Да? Вот не знал. Обязательно напишите об этом. Можно всего несколько слов. Но, знаете, таких, значительных. Со ссылкой на писание. Пасторские слова, обращенные к пострадавшим… — он сделал какое-то движение рукой. Ну да что вас учить.
— Александр Иванович, владыка благословил пожар.
— То есть не пожар, а погорельцев, — поправил Щепотьев.
— Да нет, именно пожар. Огонь! Я сам видел.
— Огонь? Сами видели? — глаза Щепотьева и его восковое лицо были по-прежнему мертвы, но он опустил веки и какое-то время сидел так. — Нет, это что-то не так, — продолжал он, открывая глаза, тем же глухим голосом, как же владыка мог благословить стихию, уничтожающую казенное имущество? Ни на что это не похоже. Вы что-то совсем не то увидели.
— Александр Иванович…
— Нет, вы меня послушайте. О благородном почине Нижегородского общества докладывали государю, и он собственноручно изволил начертать "считаю весьма уместным". А во время приезда государь осматривал в доме его превосходительства план строения и остался весьма доволен. Сказал даже "молодцы", так как же при этих условиях можно столь кощунственно утверждать…
— А почему кощунственно? Есть верующие, оправдывающие поступок владыки.
— Значит, дурачье — и все! Вы хотя бы то взяли в соображение, что в столице и в резиденции есть императорские театры. Так что же, скажем, они загорелись бы, а его преосвященство приехал и благословлял бы огонь? Огонь, пожирающий достояние помазанника Божьего? Притом государь посещает театры и тем самым показывает пример всем своим верноподданным. Да если бы что-то подобное и действительно случилось, владыка отвечал бы не перед нами, а только перед Господом и государем. Кроме того, лица духовные судятся только святым синодом. Вот пусть синод и толкует, как и что.
— Но я же сам видел…
— Да в том-то и дело, что вы пока не сам, а батюшкин, — любезно улыбнулся Щепотьев. — А батюшка ваш священник и домовладелец, и дом его построен на казенную ссуду.
— Александр Иванович…
— Ну да, я Александр Иванович, это точно так. А вы вот про другого Александра Ивановича, это точно так — про вашего родного батюшку хорошо ли подумали? А? Я же чиновник особых поручений при его превосходительстве господине губернаторе, и все-с! И точка-с! А вам советую не повторять того, что вам привиделось с пылу и жару. Конечно, от дыма в угаре голова закружится и привидится Бог знает что — это так, но вот дойдут ваши слова до владыки… Ведь вы же семинарист, он что, будет вас благодарить? Удивляюсь вам!
В передней Николай на секунду задержался. На вешалке висел голубой шарфик и еще рядом что-то такое же легкое, воздушное, девичье. Из комнат слышался ее голос. Она смеялась. Фенечка, Фенечка, любовь моя, беленькая-пребеленькая, тоненькая-претоненькая, — это же твой отец.
ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА
Здесь приходится покаяться перед читателем, критиками и литературоведами. Автор использовал свое право, которым испокон веков пользуются писатели и художники, и допустил несколько вольностей.
Первая.
Театр горел не в 1853 году, а на год позже.
Вторая.
Добролюбов был в это время уже в Петербурге. О том, что произошло, он узнал из писем друзей.
Все же остальное, относящееся к пожару, почерпнуто из "Нижегородских ведомостей". Полагаю, что в описании пожара редактор использовал материалы Николая Александровича.
Приезд же владыки, благословение им огня основаны на документальных или мемуарных данных.
Впрочем, вряд ли эти отступления значительны. Город на Волге горел часто. В 1853 году "Нижегородские ведомости" поместили некоторые статистические данные о пожарах. В течение 5 лет город и окрестности горели 963 раза — погибло 7715 строений. Пожары происходили от ветхости, от поджогов, от удара молнии и еще неизвестно отчего (таких больше половины). Так что один пожар тут уж никак не в счет. Истреблено же в городе в тот пожар было каменных домов 17, один общественный, городской; деревянных — 16, причем один питейный, и повреждена церковь Казанской Божьей Матери.
В интересном деревянном городе, освещаемом по ночам чуть ли не ежедневными пожарами, с размытыми мостовыми и застойными озерами грязи на проезжей части улиц жил юный Добролюбов.
"Большая площадь против Кремля, — писал он в статье "О погоде", превращается в обширный пруд, в котором могут плавать утки и тонуть калоши, и где чуть-чуть виднеются только небольшие островки, к которым по отмелям пробираются отважные, но тем не менее утомленные путники".
Статья эта в "Нижегородских ведомостях" не появилась. Добролюбов объяснил в дневнике: "Цензор не пропустил". Почему? Наверное, решил, что в Нижнем Новгороде не бывает плохой погоды, а может быть, и достопочтенный Александр Иванович сам напугался да свалил на цензора? Кто же его знает?
Николая, во всяком случае, это уже не интересовало. У него было другое на уме. Он думал об университете и готовился к нему.
Из дневника.
"Во мне происходила борьба тем более тяжелая, что ни один человек не знал о ней во всей силе. Конечно, я не проводил ночей без сна, не проливал ведрами слез, не стонал и не жаловался, даже не молился — подобные выходки не в моем характере, — а молиться — сердце мое черство и холодно к религии. А я тогда даже и не заботился согреть его теплотой молитвы… А между тем дело было очень просто, причины такого состояния очень нехитрые: мне непременно хотелось поступить в университет. Папенька не хотел этого, потому что при его средствах это было невозможно… При всем том я не мог помириться с мыслью — остаться еще на два года в семинарии. Благородный отзыв Ивана Максимовича о Петербургской Академии решил дело: ему первому сообщил я мысль отправиться туда. Он сказал: "хорошо" и его одобрения было для меня очень довольно, чтоб начать дело. На это дело папенька согласился легче… пошел к архиерею и спросил также его благословения на это дело. Преосвященный Иеремия принял даже участие в этом деле… До отъезда еще Ивана Максимовича я мог уже… сообщить, что я решился непременно ехать в Петербургскую Академию. Превосходный этот человек с участием принял мои слова…"
Из другой рукописи того же времени, озаглавленной "Психоториум". "Господи, спаси мя, не оставь меня погибающа!.. Я забочусь… только исписать страницу и, оставляя добрую цель в стороне, отягощаюсь и чувствую уже, что не могу долго еще продолжать свою исповедь…"
Были и еще страницы этого страннного сочинения (комментаторы объясняют: "Психоториум" — это углубление в душу, самокритические и самоаналитические записи"), но из 32 страниц до нас дошло только шесть. На последней из них такая надпись: "Остальные листы этого вздора я бросил как ненужные. Довольно этого образца. Н. Чернышевский". Так они и пропали.
А ведь жаль! Жаль!
"Милые мои папаша и мамаша… я благополучно прибыл в Москву. Так же точно благополучно переехал я от Москвы до Петербурга по пресловутой в наших краях железной дороге… На моей квартире нашел я поселившегося в одной комнате со мной студента Педагогического института… Мне бы так хотелось поступить в институт…"
(Письмо от 10 августа 1853 года)
Комментарии
Повествование о Добролюбове
Последний, неоконченный роман Ю. Домбровского. Писался для серии "Пламенные революционеры". Впервые напечатан в 1991 году в юбилейном сборнике "В мире Добролюбова".
notes