Сбросив рюкзаки, приставив ружья к деревьям, мы (я и Сергей) обессиленно присели на поваленную березу, проводник же наш постоял немного, с наслаждением выкурил папироску и отправился дальше поискать след зверя, ибо, по его наблюдениям (заходил Иосиф сюда несколько дней назад), где-то рядом должна быть «берлог» Амикана-дедушки. Эвенк углубился в тайгу вместе с собаками, а мы всё сидели, глядя на Светлую, текущую в желтых крутых берегах, среди первобытной тишины предсумеречного часа осенней тайги. Неужели я еще когда-нибудь увижу все это?
Вдруг впереди отдаленно треснул выстрел, секундное безмолвие — и тут же второй выстрел прокатился по тайге.
Мы встали, прислушались.
— Все, — сказал Сергей, — Конец медведю. Стреляли жаканами.
— Не может быть, — сказал я, не поверив. — Так быстро?
— А ты думал как? Первый выстрел из карабина дал Иосиф, когда зверь вылез. Вторым выстрелом добивал мишу.
— Медведя? Так быстро?
— Наткнулись. На берлогу.
— Это сохатый. В него, наверно, стрелял Иосиф. Я видел, когда к воде спускались, Иосиф показывал его следы и лежбище на берегу. Свежее лежбище. Трава еще не поднялась.
— Держу пари — медведя взял. Без нас, — сказал ревниво Сергей.
— Но почему он не приходит оттуда?
— Свежует. В течение получаса надо свежевать. Так что готовь костер, шашлык сейчас делать будем.
Иосиф вернулся, должно быть, минут через сорок? молча бросил к костру двух больших жирных уток, затем привязал своих лаек к молоденьким елям (лайки мгновенно положили морды на вытянутые лапы и затихли), так же молча присел на поваленную лесину подле костра, лицо его по-прежнему ничего не выражало, закурил крепкую папироску «Север»; казалось, он совершенно не чувствовал усталости, только черные височки, видимые из-под шапки, слиплись от пота.
— Где медведь? — спросил Сергей подозрительно.
— Медведь две недели назад тут ходил, — сказал Иосиф, покуривая. — След старый. Ушел отсюда. Две недели много времени, однако.
— И ты по этим кряквам стрелял? — удивился насмешливо Сергей. — Я же тебя прошу берлогу нам показать! На кой черт нам утки?
— Вот для супа утка хороший. Там впереди — озера. Много озер. Тайга. Большой марь, — ответил Иосиф. — Туда амика пошел. Жир нагуливать. О зиме миша думает.
— Ну и ну-у! — сказал Сергей. — Ладно. Порубаем этих уток на ужин и подумаем, как жить дальше.
Уже темнело. Пока варилась утятина, мы пили чай, закусывали копченой колбасой с хлебом и все поглядывали на вечереющую Светлую в узкой низине.
— Сохатина есть, — сказал Иосиф, вынимая из вещмешка маленькие коричнево-белые кусочки сушеного мяса. — Сохатиный жир тоже есть. Пробуй.
— А собак почему не кормите? — спросил я.
— На охоте, перед охотой нельзя.
Я пожевал сушеную сохатину, попробовал сохатиный жир — это было пресно, сытно, пахло дымом чума и ветреной тайгой, как тогда показалось мне. Потом хлебали жаркий бульон, ели вкуснейшее утиное мясо, горячее, душистое, жирное, какое, наверное, я не ел ни разу в жизни.
— Ночевать надо, — сказал Иосиф и взял топорик. — Дрова для костра готовлю. Пойду за лесинами.
Остроухие лайки, не подымая голов от лап, проводили его умными желтыми глазами, однако не встали, зная, видимо, что охота на сегодня закончилась. Они лишь хвостами чуть-чуть помотали хозяину, а Иосиф ходил вокруг костра не спеша, валил топором потрескивавший сушняк.
На ночь мы срубили несколько елей, приготовили лап-пик, толстым пружинящим слоем разложили его полукругом вблизи костра, который сейчас горел высоко, жарко, со всех сторон охватывая пламенем корневища поваленных нами лесин, и стали готовиться к ночлегу.
— Сапоги снимай, портянки и потники суши, шерстяные носки две пары надевай, хорошо будет, — сказал Иосиф. — И еще чай перед сном надо…
Потом мы лежали на лапнике около костра, вторично напившись горячего чаю, ноги сквозь две пары шерстяных носков чувствовали жар огня; черная тайга сжимала нас тьмой непроглядной ночи. Я подложил под голову вещмешок, поудобнее упер его в ствол ели, поднял воротник куртки, сжался на боку, закрыл глаза, чувствуя, как горячо ногам от костра, как холодом дышит в щеку ночная земля, веет в спину студеным мраком из тайги. Продолжая пить чай, Иосиф разговаривал с Сергеем, и я слышал их голоса: