Не помню, на какой уж день вышли они на дорогу и повстречали нашу воинскую часть. Командир выделил машину, и детей отправили в Москву, а оттуда в Чувашию. Какие же это чудесные люди, работники детского сада! Спасли всех детей! Конечно, мой рассказ неточен — прошло столько лет и столько пережито. Я знала, что в 1946 году эвакуированный детский сад находился еще в Шумерле. Где теперь — не знаю.
…Как было бы хорошо, если бы написали об этом подвиге долга и доброты…
Андреева О. Б.
Ленинград».
— Юрий Васильевич, в связи с этим письмом товарища Андреевой не могу удержаться от реплики. Этот подвиг человеческого Долга и Доброты заслуживает того, чтобы о нем было рассказано. Может быть, нашими про-заиками-документалистами. В нашей литературе тема «дети и война» не обойдена. Я вспоминаю роман латышской писательницы Велты Спаре «Тирлианские девчонки», в котором встречаешь коллизии, подобные тем, что сообщает ваша корреспондентка, коллизии еще более страшные. Дети попадали под фашистские бомбы. Гибли. Есть в романе сцены — дети хоронят погибших детей… Да, об этом надо писать и писать, ибо нельзя забывать о бесчеловечности фашизма.
— Антифашистская тематика долго будет волновать прогрессивных писателей всего мира.
— Письма читателей — об этом позволяют судить, в частности, и письма, что здесь приведены, — представляв ют некий сектор нашей литературной критики. Ведь культурный уровень современного читателя относительно высок. Не считаете ли вы возможным и даже необходимым, чтобы читательские письма появлялись в печати не от случая к случаю, а регулярно и продуманно? Скажем, издательство, выпускающее художественную литературу, один раз в год издавало бы книгу читательских писем, в которых самые значительные и в чем-то принципиальные для литературного процесса произведения получали бы разностороннюю и относительно полную читательскую оценку?
— В вашем предложении есть рациональное зерно.
— И еще один вопрос. Последний. Продолжаете ли вы и сейчас работать над военной темой?
— После «Батальонов…», «Последних залпов», «Горячего снега» некоторые критики стали называть меня «военным писателем», хотя расчленить одного писателя па военного и невоенного, как я уже не раз замечал, нельзя. Куда же отнести тогда «Тишину», «Родственников», «Берег», «Мгновения»? Можно с грехом пополам поделить на периоды творчество, но не самого автора, который всегда остается единым. «Горячий снег» я закончил в 1969 году, а «Берег» — в 1974-м…
— «Берег», как и «Горячий снег», вы писали пять лет. Если исходить из этой закономерности, то можно надеяться, что роман, над которым вы сейчас работаете, скоро будет завершен вами. Кстати, он тоже о войне? И как вы его назовете?
— Да, я работаю над новым романом. Он о нашей современности, об интеллигенции. Точного названия у вещи еще нет, есть название условное — «Выбор». Нет, и в этом романе я не прощаюсь с войной. Мне никогда и никуда не уйти от прошлого.
Май 1979 г.
Художник, обогащающий мир
Это имя уже как бы отделилось от одного человека и теперь принадлежит советскому искусству и одновременно всей мировой культуре двадцатого века.
Таков удел великих художников: теряя индивидуальную «семейную» окраску, имена их приобретают глобальный символ, и этот символ, минуя таможни, переступает государственные и языковые границы, уходя в неограниченность времени.
Почему же так значимо и так весомо звучит для нас имя Шолохова? Он открыл новую форму? Неуловимые токи подсознания? Изобрел невиданную доселе систему словесного изображения?
Подчас, касаясь золотых страниц тех или иных больших писателей, мы невольно стараемся усиленным и вместе с тем примитивным анализом отыскать во что бы то ни стало его точку переворота в эстетике, его, конечно же, новаторское открытие в стиле, сюжете и композиции, забывая о том, что все поражающие новшества, чересчур сознательно привнесенные в плоть творчества, почти всегда недолговечны. Великое и прекрасное никогда искусственно не усложнено загромождениями, хирургическими вмешательствами и насилиями над естеством. Навязанные самому себе рационалистические новаторства выглядят по меньшей мере сомнительным неистовством, вызывающим у нас несколько удивленное пожимание плечами.