Но дело в том, что об истоках в нравственности заговорили не потому, что всех потянуло к запаху смоченных осенним дождичком лаптей, к золотому куполку церковки на бугре, к черной толчее несчетных мух на вечереющих стеклах избы, к неповоротливой сохе, а потому, что при всем видимом спокойствии мы живем в век борьбы и потрясений, совершаемых мировой техникой, когда материальные производительные силы сосредоточиваются, накапливаются и концентрируются в городах и неблагополучное положение в деревне — объективная реальность.
Обращаясь к цветовому языку живописцев, я позволил бы себе сказать, что в нечерноземной деревне наблюдается преобладание серого цвета (что, впрочем, свойственно природе), но с тем оттенком, который невероятно трудно схватить, ибо при всем том (как это ни парадоксально) живут люди сыто, зажиточно. Однако многие деревни пустеют, сиротеют поля, в городе же на каждом углу висят объявления о наборе рабочей силы, и кричит, режет по глазам, приглашает и умоляет одно слово: «Требуются…»
И болью пронзает тебя, когда в «Ведомостях Верховного Совета РСФСР» читаешь, к примеру, о том, что исполнительный комитет такого-то областного Совета народных депутатов решением от такого-то числа и года исключил из учетных данных такой-то поселок такого-то района в связи с выездом из поселка всего населения. Путь к величию деревни лежит не в овраге злобного отрицания «городского рая», а, если можно так сказать, в высочайшем призвании человека, которое выражается в одном: работать, работать, работать. Ибо никто за тебя не сделает то, что должен сделать ты. Иждивенчество для человека России унизительно. Поэтому не живи только ожиданием всех благ от государства. В противном случае не назойливый ли ты гость за чужим столом?
И дело, конечно же, не в том, чтобы проявлять излишнюю отвагу в критическом неистовстве (которая, кстати, как и чрезмерная добродетель, не всегда вознаграждается), а в том, чтобы чувствовать себя должником правды и, наверное, справедливости по отношению к нечерноземной деревне.
Для меня нет сомнения, что надо учиться смиренной любви к земле, полям, рекам, водоохранным лесам, а не Подражать Западу с попыткой повторить чужой успех, надо следовать урокам великих традиций, быть хозяином своей судьбы и не подменять ничем не восполнимую духовность сиюминутным практицизмом.
Мы начинаем разговор не о хозяйственных планах, а о вопросах нравственно-психологического порядка, без чего невозможно представить человека современной деревни.
Действительность как форму бытия в историческом процессе нельзя отобразить парадными абзацами, ибо литература не заклишированные сны, а действие, надежда, возможность помощи.
Коммунизм не может быть подарен ни обществу, ни отдельному человеку, так как он строится усилиями, напряжением всех и каждого, объединенных единой целью.
Июнь 1979 г.
«Я верю в силу мысли»
Как это ни горько, многие критики говорят «белым голосом»: их видят издали, даже порой вблизи, но не слышат и не слушают их. Горько вдвойне, что они не утвердили за собой так называемое доверие воздействия. Вместе с тем критик с «белым голосом» судит о художественной идее со смелостью невежды, что, самоуверенно поскрипывая модными ботинками, входит в кабинет писателя, садится против письменного стола и, значительно скрестив на груди руки, говорит: «Н-да, пора поучить мне его, в конце концов, как это делается!» Поэтому скучнейшие и длиннейшие статьи высокомерно-назидательного толка редко кем читаются — ведь они состоят из крупных сумм взятых взаймы банальностей, бодрых словесных аттракционов или из перелицованных одежд некогда модных (и уже погасших), прямо-таки парализующих современных интеллектуалов теорий («структурность», «пограничная ситуация», «концептуальность»), уловленных со стороны солнечного заката.
Наверное, всем нам нужно в какой-то степени ощущать, во имя чего преувеличена та или иная деталь в прозе, выявлен, а может быть, затенен тот или иной образ, то есть не излишне понимать, как, ради идеи вещи, выделено среди неглавного главное, как вел кистью художник, накладывая краски. Крик боли или шепот надежды? Единственный жест алогизма или длинный монолог? Черный цвет или красный? Или же тончайшие полутона? Для того чтобы оценить, необязательно, разумеется, быть на эстетическом уровне художника, но надобно обладать интуицией, равной категории творца. Все-таки интуиция — чувство истины, в то время как чувство истины — наивысший этический закон, где совесть и стыд — точнейшие весы добра и зла.