— Я люблю сказ, когда он сообразен идее писателя, скажем, в стиле Н. С. Лескова или П. П. Бажова, но с сомнением отношусь к так называемой разговорной фразе «под народ» в авторских описаниях, где только по имитационному произволу глагол всегда оказывается на последнем месте в структуре фразы. Не в традициях богатейшего русского литературного языка без всякой надобности вводить в авторский текст манеру игривой разговорности и завитушки словесного орнамента, пестрый мусор жаргона.
Я поборник строгой, насыщенной мыслью и в то же время чувственной фразы. Это, разумеется, идеал, достичь который — предел изнурительного труда. Писать же «под кого-то» — бесславный путь в литературе. Серьезный писатель должен чувствовать себя наследником своего языка и быть сыном своей культуры, даже если он самый дерзкий новатор. Что до моего личного восприятия чужого текста, то и у меня есть особенности читателя, Я уже не в том возрасте, когда при чтении содержание отделяется от формы. Талантливая вещь воспринимается в единстве.
— Юрий Васильевич, в нашем разговоре вы упомянули о новом дуновении в нашей литературе. С творчеством каких писателей можно связать это ваше выражение?
— Знаете, я не хотел бы сегодня называть имена, потому что во многом это мои предощущения. Что ж, будем терпеливо ждать и терпеливо верить в рождение новых талантов, способных удивить и покорить нас. Жизнь чрезвычайно богата неожиданностями в искусстве, и я, например, все время живу с чувством ожидания новых громких имен. С творчеством молодых связаны все мои надежды. Глубоко заблуждаются те критики, кто считает, что сегодняшние молодые люди не знают жизни. Вот же она: детство, школа, юность, первая любовь, радости, огорчения, завод, стройотряд, техникум, вуз — вполне достаточно материала каждому из нас в той действительности, которой мы живем. Надо только уметь видеть, оценивать, любить, сострадать, участвовать и измерять совестью поступки людей…
Признаюсь, я жду от молодых романа о студенчестве. Это интереснейшая пора весенней энергии, раздумий, поисков, надежд, разочарований, обретений, веры в бесконечность жизни. И я верю, что однажды утром мы проснемся и узнаем о рождении автора новых «Хаджи-Мурата» или «Донских рассказов».
Апрель 1980 г.
«Быть справедливым к великому прошлому»
(Ответы на анкету газеты «Советская Россия»)
1. Странно то, что самый памятный бой в моей солдатской биографии не связан с историческими масштабными операциями, в которых я волей судьбы участвовал (бои под Сталинградом, Курская дуга, форсирование Днепра, перевал на Дукле).
На всю жизнь запомнил ноябрь 1943 года, взятие нашими войсками Житомира, окружение и прорыв из окружения в осажденный немцами город. Не могу забыть и серенькое сырое утро на окраине Каменец-Подольска, бой с выходившей из клещей немецкой группировкой и гибель трех орудий в «дуэли» с танками.
Кому известно село Жуковцы в Карпатах? Но это село останется в моем сознании навсегда, ибо я помню тех, кто погиб там из нашей батареи.
Их было много, этих самых памятных боев, и почти невозможно выделить какой-либо один, потому что рискуешь быть несправедливым к великому прошлому.
2. Мой роман «Тишина» рассказывает о солдатах, вернувшихся домой после войны. В нем много элементов автобиографических.
3. Почти родственные чувства фронтового товарищества испытываю я к каждому, кто хоть раз поднимался в атаку или сделал выстрел по танку, видя в прицеле наведенный, казалось, тебе в зрачок ствол смертельно враждебного орудия.
4. Часто думаю о начале войны, о сорок первом годе и вместе с тем думаю о романе, который я еще не написал.
5. Вы спрашиваете, какой наказ я дал бы нынешнему молодому поколению от военного. Всегда сохранять добрую волю, справедливость и добропорядочность.
Май 1980 г.
За Карпатскими перевалами
Везде стояла теплая осень, в синем небе вместе с зенитными разрывами таяли белые облака, золотая желтизна лесов по склонам Карпат светилась на солнце, и далеко было видно без бинокля: железнодорожный мост через Сан, казавшийся издали легким, решетчато-ажурным над фиолетовой водой, еще зеленые берега, усеянные поздними коричневыми копнами, и весь город за рекой, в сверкании еще неразбитых стекол, с готической высотой костела, белизной курортных вилл в садах… Это был польский городок Санок, который должна была освободить наша 38-я армия, наступая к границе Чехословакии. В тяжелых боях мы взяли подряд два города — Санок и Кросно, и потом никто из нас уже не замечал ни редкого блеска солнца, ни последней красоты осени: перед нами встали Карпаты, угрюмые, заросшие, враждебные, как каменные крепости в поднебесье.