Самый древний миф, имеющий отношение к литературному творчеству, был мифом о взаимной любви земли, неба и человека. Может быть, поэтому Земля на всех языках мира — понятие женского рода, рода воспроизведения.
Но две угрозы висят над человечеством: война оружием — смертельная казнь свободы и культуры — и война экологическая, несущая непоправимые несчастья роду людскому, уродства физические и нравственные, постепенное космическое убийство всего живого.
Художник не может согласиться с тем, что каждый индивид со своим личным «я» заперт в комнате одиночества и бессилен повлиять на роковые события. Он должен быть уверен, что свобода решений возможна лишь в рамках коллективной свободы, где «я» выявляется как «мы». Но художник ищет и не всегда находит абсолютное идеальное благо для всех — соединение «я» с «мы». Он ищет и ответ на важнейший вопрос, что такое, в конце концов, человек в нынешнем взрывоопасном мире? Что есть борьба и что есть счастье? Какова же эта тайна, управляющая человеческой судьбой? И как возникли и возникают любители рабства и ревнители кровавого военного мяса, лицемерно проповедующие вегетарианство и эстетику нейтронных ракет?
Стало быть, борьба между разумом и тьмою, созиданием и разрушением, добром и злом, жизнью и смертью_
главные проблемы человечества и главные проблемы современной литературы.
Художник многое должен осмыслить и выстрадать, в первую очередь отвергнуть апокалипсическое кривляние войны и несправедливую битву с кормилицей Землей. Ведь человек имеет право и должен брать у природы средства для существования взаймы, с ответственностью перед ней — вернуть их в свой срок в иной форме.
Кто-то сказал, что каждый писатель всю жизнь пишет одну книгу. Это, по-видимому, можно считать неоспоримым, если бы время не было самым беспощадным советником совести.
Осмысление трагизма XX века и возможность надежды — два качества серьезного таланта. Иллюзии делают людей беззащитными перед реальностью совсем уже не сентиментального нашего бытия. Глупости, равнодушия, жестокости и разрушения в природе и душах не станет меньше оттого, что писатель сделает вид, что этого не существует.
Главные особенности древнегреческой трагедии были: раздвоение героя, гордыня, осознание вины, самопознание, утверждение человечности через гибель героя. Античная трагедия уступила место ренессансной, ренессансная — классической, классическая — мелодраме, которая является лишь тенью, несостоявшимся слепком высокой трагедии.
Плутовской роман был далек от трагедии, он развлекал, веселил, смеялся и иронизировал и в собственной подвижности оказался родителем жанра романа вообще.
Но можно ли сравнить простодушный, галантный и наивный XVIII век с рациональным и «безлюбовным» XX веком с его уродливой американизированной архитектурой, уничтожающей бесценное богатство — дух народов, с его безумной теорией относительности, прагматизмом и нравственной инфляцией?
Современный роман, начиная с 50-х годов, под воздействием и торгашеских и кокетливых новшеств, определяемых апологетами модерна как преодоление старомодных традиций, прошел эволюцию, к примеру, в Америке от «мифического натурализма» через «субъективное письмо» и порнографию к «новой журналистике»; во Франции — от иронического реализма через экзистенциализм и «новый роман» к социологическому бытописанию; в Германии — от темы «непреодоленного прошлого» до растерянного крика в «неопределенное будущее». Наша проза также познала путь ветвистый и извилистый — от раскованного реализма через чистой воды документальность к социально-философскому осмыслению явлений жизни. Проза еще не ушла, но уходит от сусального мифа о человеке, с песней «шагающем» и «покоряющем пространство и время», — чересчур заносчиво, самонадеянно, неприлично говорить о некоем веселом и бравом покорении земли, которая теперь нуждается в защите. Человек не выше времени, а время властно над ритмом жизни, смерти и земли. Утонченно-изысканная улыбка фальшивого оптимизма подчас прячет мерзость равнодушной бездумности.
Если утверждать, что прошлое уже метафора, настоящее — нащупывание твердой дороги, то что же можно тогда сказать о лике будущего? Пока только одно: искусство не отчуждено от будущего, оно хочет познать современника в его ожиданиях. В заботе о будущем передовая, следовательно, нравственная часть науки объединяется с политикой и литературой, реалистически трезво отдавая себе отчет в том, что всеобщая катастрофа ожидает человечество в пределах столетия, если не будет предотвращено термоядерное сумасшествие и если «технологическая» цивилизация не прекратит насилие над землей и небом и не приступит к разумному использованию природных ресурсов. И пока всеми государствами земного шара не будет принято советское предложение об охране окружающей среды, до тех пор нет спасительных пограничных таможен, способных задержать отходы мировой промышленности, которые выпадают на землю умертвляющими кислотными дождями.