1981
Непревзойденные открытия Достоевского
(Диалог с писателем Арсением Ларионовым)
«Через семь кругов ада»
— Юрий Васильевич, прошедший 1981-й год в русской, советской да и мировой культуре можно с полным основанием назвать годом Достоевского — 160 лет со дня рождения писателя и 100 лет со дня смерти его. Эти даты широко отмечались в Европе и Америке. Достоевский первым из русских писателей оказал столь огромное влияние на развитие всемирной литературы конца XIX и особенно XX века.
— Да, его ценил и ценит весь читающий мир и каждый серьезный писатель, вот уже на протяжении целого века, передавая от поколения к поколению свое восхищение неповторимым художником и мыслителем. До сих пор еще никто в мировой литературе не мог сравняться с Достоевским. Да, да. Оп стоит особняком…
Именно это побуждает нас пристальнее, глубже, масштабнее посмотреть на его литературное наследие. Он с дерзостью беспримерной попытался целый мир, как в капле океана, увидеть в русских, в их нравах, характере, воле, поступках, во всей безумной обнаженности хорошего и дурного… Тем и велик Достоевский, что был до смертного предела беспощаден в правде, в постижении добра и зла. Тут он преподал нам те самые нравственные уроки, о которых мы не можем не вспомнить сегодня, обращаясь к его жизни.
— Он ведь и сам неоднократно говорил об этой беспощадности в постижении правды, Юрий Васильевич. Помните его знаменитые слова из «Дневника писателя», обращенные к студентам, крикнувшим во время его речи на похоронах Некрасова, что «Некрасов выше Пушкина», Знаменательно, что он им ответил: «Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, и потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее». И он, как, может, никто из его современников-писателей, знал цену этому очищающему душу мученичеству…
— Правда — это жестокая красота. Познать ее — значит прикоснуться к вершинам духа. Я уверен, что без тюрьмы, без десяти смертельных минут на Семеновском плацу, внезапного помилования и тяжелейшей каторги был бы другой Достоевский-писатель. Как был бы другой Толстой-писатель без севастопольских бастионов. Они еще молодыми стояли на пороге жизни и смерти, перед бездонными глазами небытия. В конце концов действительность рождает писателя. Но потом уже писатель создает действительность, характеры, красоту, которая становится одухотворенной реальностью.
— Вы хотите сказать, Юрий Васильевич, что, не пройди он сам через трагедию, через семь кругов ада, не было бы в его литературе ужасов, трагизма и красоты… Однако мученичество до кровопускания — единственный ли путь в литературе к нравственному началу?
— Только через страдания, душевные муки, сомнения, веру, ложь — к истине, к правде, к любви, к совершенству и растворению «я», пытаясь соединить романтику с жесточайшим реализмом — вот путь Достоевского. Он мечтал изменить, усовершенствовать нравственную природу человека. И как никто исповедовал нравственный максимализм.
— Но «в человеке бездна тягучести и жизненности», также говорил он, способности сносить лишения, мучения, и не только сносить, а и забывать о них, уходить в себя, прятаться за частоколом новых дней и новых потерь. И все же природа русского человека, и современного тоже, может быть, в меньшей степени теперь выражаемая, — это природа неудержимых стихий. Русский народ еще молодой, считал Достоевский, не обременен сно́шенностью, усталостью и способен на необузданность, взрывчатость, оттого в нем все ломко…
— Ломко ли? То ли это слово? Точнее было бы отметить разность стихий: Митя Карамазов и князь Мышкин, Рогожин и Иван Карамазов, Настасья Филипповна и Соня Мармеладова… Эту разность в его произведениях можно множить и множить. Действительно, все в их характерах магически неожиданно, взрывчато… С этим я согласен, но ломко ли все в русском человеке, Арсений Васильевич?
— Сама его жизнь, с неустроенностью, неудовлетворенностью, нравственным несовершенством, ломка, как тонкий лед. Действительность рождает страсти, а русский человек — еще развивающийся, не оконченный, переходной, в нем не все еще устоялось, определилось, установилось… Эту мысль Достоевский вынес, пройдя каторгу. Он увидел поступки контрастнее, а слабости — разительнее. И увидел огромный разрыв между обожаемым им человеческим идеалом и действительным состоянием, которое побудило его в литературе обратиться к жесточайшему реализму. Ведь не ради же больших денег, не из-за голодного куска хлеба Раскольников убивает старуху-процентщицу, а Смердяков — старика Карамазова… Не так ли?!