Мы неодинаково можем относиться к разным вещам в этой действительности, но мы почти одинаково относимся к жизни и смерти. И мы хотим понять: из чего складываются доброта, человечность, совестливость, что такое красота и уродство, что добродетель, а что порок, что справедливость и что несправедливость.
Виктор Астафьев хорошо знает, что человек не всегда похож на себя, хорошо знает и то, что никто не приносит человеку столько вреда, как он сам. Однако каких бы сложнейших проблем нашего бытия ни касался писатель, он как истинный художник не дает однозначных ответов, которые суживают бытие до быта, явление — до факта. Он словно бы говорит нам: живи согласно совести, а я познаю формы действительности, передаю картину мира для того, чтобы ты осознал свою несовершенную природу, обрадовался жизни, раскаялся во многом и полюбил бы землю, родную колыбель, ибо она — и начало, и конец твой.
Он как бы спорит с фальшивыми оптимистами, не без приятной улыбки доказывающими, что не беда, если все промежуточное будет забыто (наши радости, мысли, страдания), что в закономерностях природы (якобы любимой ими) нет ни блага, ни зла, она равнодушна, безразлична к нам, к нашему смеху и слезам, к жизни и смерти — и нет, мол, никаких разумных в природе закономерностей, и нет большой беды в отсутствии гармонии людей и земли.
И тут я не могу не вспомнить выдающийся не только в нашей литературе, но и в литературе всеевропейской роман Астафьева «Царь-рыба», так много сказавший о необъявленной страшной войне человека с природой, о той безумной войне, которая насилием над здравым смыслом приведет к трагедии чувства, мысли, разумения и в конце концов к самоубийству рода людского.
Мы знаем писателей и проповедников, которые с тонкой, «спасительной» иронией ищут зло вне человека, считая жизнь парадом масок и жестоким фарсом. Виктор Астафьев беспощадный реалист, приобщенный талантом к правде, не склонен к разного порядка преувеличениям.
Он уверен, что каждый несет в себе заряды добра и зла, поэтому с неприязнью строгого очевидца отвергает всякую киноподобную действительность, фальшь в человеке, «правдивую ложь».
И мне чрезвычайно близок Астафьев непреходящим беспокойством души, тревожной нотой до предела обнаженной искренности, чутким и мучительным вниманием к человеческой боли и тем истинным милосердием, которое особенно свойственно особенно крупным талантам. Может быть, поэтому философско-лирический астафьевский герой — «я», всегда присутствующий, даже в свое прямое отсутствие (во многих миниатюрах из прекрасной книги «Затеей»), так же родственно знаком и дорог нам, как Витька Потылицын и бабушка Катерина Петровна («Последний поклон»), Мишка Ерофеев («Звездопад»), Борис Костяев («Пастух и пастушка»), Аким («Царь-рыба»), Сергей Митрофанович («Ясным ли днем») — эти астафьевские герои, уже давно ставшие не литературными персонажами, а людьми, жившими и живущими, такими реальными, как будто мы пуд соли вместо съели. И жили одной мукой, одной радостью, одним сомнением, одной бедой, одним мужеством, одной надеждой. Такова внушительная сила астафьевского дарования — творить вторую жизнь.
В день твоего шестидесятилетия, дорогой собрат по перу, прими мои самые благодарные читательские чувства.
1984
Верность
Все, кто любит поэзию, знают, что порой поэт изменяет слову или наоборот — слово изменяет поэту. Сама же поэзия кончается и гибнет всерьез, когда изменяет себе, утрачивая способность отличать истину от мистификаций, разум — от безрассудства, искренность — от надуманности.