Поглядев,
Как над всею местностью
Мотыльков мельтешила тьма,
Побледнел я смертельной бледностью:
Мне припомнилась та зима.
Снег кружился
Над лошаденкою,
Над кустами этих лугов,
Над притихшим в санях мальчонкою —
Безобиднее мотыльков.
Снег кружился:
Шутил, пошучивал
И, скрывая дороги даль,
Все сильнее, все злей закручивал
Небывалой пурги спираль.
Скрылось все,
Даже хвост кобылий…
Подгоняющая лоза,
Дрогнув, выпала,
И застыли
Слезы крупные на глазах.
И позднее,
Когда глубоко
Когти белые в грудь впились,
Думал холодно и жестоко,
Как проживший долгую жизнь.
Думал:
«Нет, не покину сани я,
Чтоб потом… не искала мать…»
И мальчишеское сознание
Торопилось все наверстать.
И всей волею,
И всей силою
Свое будущее призвал…
Жил, работал-
Встретился с милою…
И впервые поцеловал.
Между встречей и расставанием,
Помню, пробил мой горький час..
Только вместе с моим сознанием
Милый образ ее погас.
Не пойму,
Как меня увидели
В той пурговой глухой ночи?!
Отогрели меня строители
На горячей большой печи…
Я сказал ей,
Глядевшей с робостью,
Что меня — и не та одна! —
Наградила пурга суровостью,
Ну, а нежность дала весна.
Мы отметили
День прибытия,
Потому что с этого дня
Для нее началось открытие
Края нашего и меня.
1952
ПРОЛОГ
Здесь ночь светла.
Заснуть невмочь.
Сижу.
Гляжу.
Лицо забочу.
Нет, эту северную ночь
Я называть не смею ночью.
Урал стоял —
Гора к горе,
Там снег лежал,
Привыкший к лету.
Шел час, когда заря заре
Передавала эстафету.
Вагон,
Прошедший сто путей,
Трусил со скоростью убогой
От Лабытнанги к Воркуте
Еще не принятой дорогой.
На полированной доске
На шахту нанятый рабочий
Вздыхал,
Ворочался в тоске
По настоящей темной ночи.
Из Салехарда рыбаки
Подремывали в куртках жестких.
К ногам приставив рюкзаки,
Сидели девушки из Омска
Лицом к горам…
Жильцы веков
И стражи северных просторов,
Холодным блеском ледников
На девушек смотрели горы.
И спрашивали видом всем
Притихнувших на узелочках:
«Куда вы, девушки,
За чем
В своих нейлоновых чулочках?»
А в тундре
Было зелено.
Все чаще, раскосматив косы.
Наскакивали на окно
Кривые
Нервные березы.
— Мне страшно, Люда…
— Пустяки!.. —
И все же обе побледнели,
Когда мелькнули костяки
Изъеденных ветрами елей.
Улыбкою сменился страх,
Когда сказал вблизи сидящий:
— Ах, и шиповник цвел в горах!..
— И настоящий?!
— Настоящий!
На нас спускались сапоги,
На нас упал тяжелый голос:
— Ну, а пурга?..
Такой пурги,
Как здесь,
Не видывал и полюс.
Седой старик
Сошел к нам вниз
И рассказал, подсевши близко,
О том, как на горе Райиз
Погибла юная радистка:
«Любовь приносит много бед!..
А с той радисткой вот как было:
В своих неполных двадцать лет
Она охотника любила.
Она ждала его к себе,
А ночь была темна.
Не скрою,
Что снег уже шалил в гульбе
И ветер плакал над горою.
А из ущелья в этот миг,
Где смертное стелилось ложе,
Послышался ей слабый крик,
На зов любимого похожий…
Из теплоты,
От добрых снов,
Лицом встречая снег летучий,
Нетерпеливая,
На зов
Она шагнула с горной кручи.