Оплачут,
Верю я,
Где нас взрастили.
Оплачут Венгрия
И Россия.
1968
ЛЕНИНСКИЙ ПОДАРОК
На юге,
В подкове предгорья,
Где в марте отыщешь цветок,
У самого синего моря
Беленый стоит городок.
Бушует в нем зелень густая.
И мнится,
Коль с моря взглянуть,
Что там голубиная стая
Присела в пути отдохнуть.
Вот, кажется, город взовьется
И улетит далеко…
В нем сердце спокойнее бьется
И дышится людям легко.
Утрами
По улице тихой,
К шажку прибавляя шажок,
Чуть горбясь, седая ткачиха
На теплый идет бережок.
Не надо искать знаменитей:
Всю жизнь, что в труде прожила,
Она из тонюсеньких нитей
Большую дорогу ткала.
Трудилась,
Теперь отдыхает.
Ничто здесь ее не томит.
Она свою жизнь вспоминает…
А Черное море шумит…
* * *
В те дни,
Когда по снежным падям
Под Нарву шел за строем строй,
В настороженном Петрограде
Служила Надя медсестрой.
Бойцу привычно не бояться, —
Смерть у него одна,
А ей
В ту пору довелось сражаться
Со множеством чужих смертей.
Она была храбра,
Но в стуже
Неотопляемых палат
Боялась Надя встретить мужа
Средь умирающих солдат.
И все ждала о мире слова,
Так страстно, как солдатки ждут…
День приходил, второй — и снова
К подъезду раненых везут…
Опять сестра бежит к воротам
По лестнице особняка.
Навстречу Наде быстрый кто-то:
— Носилки не нужны… Пока!.. —
Порывист,
В жестах откровенен,
Столкнувшись с ней лицом к лицу,
Стремительно поднялся Ленин
По госпитальному крыльцу.
На многих рваные халаты,
Бинты замытые видны.
Ильич осматривал палаты
И повторял:
— Бедны, бедны!.. —
То добрый,
То сурово-резкий,
Вступая в темноту палат,
Он видел чистыми до блеска
В то время
Лишь глаза солдат.
Они, подернутые горем,
Светлели перед Ильичем:
— Товарищ Ленин, мы вот спорим…
Ильич подался:
— И о чем? —
Ответил юный, смуглолицый,.
С повязанною головой:
— Мы спорим… Надо ль замириться
С буржуазией мировой?
Ильич молчал
И только взглядом
Спросил: и вывод, мол, каков?
— Вот старики твердят, что надо.
— Вот, вот…
И я — за стариков…
Когда за власть буржуи ссорятся,
Война народу не с руки…
Нет, нет! И пусть не хорохорятся
То-о-варищи меньшевики!
Мир, мир! —
И только мир! —
При этом
Он, вглядываясь в полутьму,
Все щурился, как бы от света,
Который виделся ему.
* * *
Когда в глаза ему смотрели
С голодным блеском сотни глаз,
Он видел, как они теплели
От гордой мысли,
Что у нас
Все будет,
Только б укрепиться,
Чтоб на просторах всей страны
Светил нам не огонь войны,
А плавок-доменных зарницы.
Все будет,
Нужно лишь терпенье!..
У юной медсестры тогда
Забылись страхи и сомненья,
Забылись горе и нужда.
О многом
В этот миг забыли.
Почти никто не услыхал,
Как в ленинском автомобиле
Мотор голодный зачихал.
Ильич уехал…
Вслед солдатки
Глядели.
Вспомнили они:
— На нас заплатки и заплатки…
— Да что ж мы?!
— Надя, догони!..
— Ты смелая!.. Проси не пищи,
Проси обувку… Должен дать…
Она на рынке стоит тыщи,
Обувка-то!..
А где нам взять?!
Рванулась…
Вот пустырь, заводик…
Цель ближе… Вот совсем близка…
И догнала чихавший «фордик»
У неисправного мостка.
Ильич,
На мостик выйдя древний,
Пока саперы чинят путь,
Как мужики порой в деревне,
Присел на бревна отдохнуть.
Смеялись
Лучики-морщинки,
И Надя, прямо как на грех,
Увидела его ботинки,
Поношенные, как у всех.
«Ну как просить?!» —
Вдруг тесно стало
Уже заученным словам.
Она шагнула и сказала:
— Я от солдаток…
С просьбой к вам,
Они… Они не просят пищи…
Обувку бы… Пар двадцать пять…
Она на рынке стоит тыщи,
Обувка-то!
А где им взять?!.
— Да, верно, —
Ленин приподнялся
И, на ее взглянув башмак:
— А вам? — спросил
И рассмеялся
И весело и грустно так.
Он стал,
Как показалось Наде,
С мастеровыми чем-то схож;
Прикинул, на ботинок глядя:
— Э-э, нет!.. Уже не подошьешь