За красоту
Людей живущих,
За красоту времен грядущих
Мы заплатили красотой.
1956
ЗОЛОТАЯ ЖИЛА
О любви,
О гордой жизни деда
Я, приписанный к его судьбе,
Не в семейной хронике разведал,
Я ее разведал по себе.
Жить бы,
Молодых бровей не хмуря,
Но беда похожа на беду
Только потому, что жизни буря
Прошумела у меня в роду.
Принял я тревожное наследье,
По нему былое узнаю…
Но пора!
Отбросим полстолетья
И вернемся в Марьевку мою.
С вызовом
Выбрасывая звоны,
Молотом играет Харитон.
«Будь покорен», — говорят законы.
Только Харитону что закон!
Молодой,
Лицом и телом ладный,
Лошадь зашибавший кулаком,
То, что величаем мы кувалдой,
Называл он просто молотком.
У него в руках железо пело,
У него от жаркого труда
На лице румяном накипела
Черная с рыжинкой борода.
Что ему,
Когда он сам как главный.
По тайге на сотню верст вокруг
Лишь один ему по силе равный,
Да и тот ему любезный друг.
Не один опустит злое око,
Как пойдут они на шумный яр,
Харитон, поднявшийся высоко,
И в плечах раздавшийся Назар.
Как придут они туда да стукнут
С силой, застоявшейся в ногах,
Аж леса окрестные аукнут,
Озеро качнется в берегах,
Сила их носила, возносила
Над безумьем деревенских драк.
Лишь однажды их лесную силу
Подлость одолела…
Было так:
Крики,
Свисты.
Это всею сходкой
Старосте Царьку деревней всей
Жеребца ловили, пятигодка,
Самых удивительных кровей.
Рыжий, как огонь,
Как ветер, скорый,
Он скакал меж криками:
«Гони!..»
На подворьях рушились заборы,
В огородах падали плетни.
— Эй ты, нелюдь! — голос Харитона
Резанул хозяину нутро. —
Ставь, Царек, ведерко перегона,
Мы пымаем!
— Полведра.
— Ведро! —
Сговорились.
В узенький проулок
Встали други, каждый крепколап.
Стук копыт, как на морозе, гулок,
Дик и устрашающ конский храп.
Из ноздрей — белесые колечки,
Хвост и грива брошены вразмет.
От него, как от горячей печки,
Еще задаль жаром обдает.
Взвился на дыбы,
Да мало толку.
Харитон, лицом почуя жар,
Левою рукой схватил за холку,
Правой за ногу…
А тут Назар!..
Под железной дедовой рукою
Падать к человеческим ногам
С гордостью и кротостью такою
Было бы не стыдно и богам.
И Царек уж тряс друзей за плечи,
Уговаривая и браня:
— Черти некрещеные, полегче,
Не губите доброго коня! —
А потом, ругая Харитона,
На его сподвижника ворча,
Вынес им ведро — не перегона,
Ладно и того, что первача.
Был бы там,
Решился бы, спросил я,
Отчего, был дед на зелье лют,
Почему сыны твои, Россия,
Больше всех на свете водку пьют?
Почему?..
Не надо удивляться.
Наши деды по нужде, поверь,
Пили столько,
Что опохмеляться
Внукам их
Приходится теперь.
Пей!.. Гуляй!.. —
Царек косил на пьющих,
Замышляя что-то против них,
Непокорных,
Власть не признающих,
Непохожих в жизни на других.
Подчинись его, Царьковой, воле,
На того, кто стал им не с руки,
Расхрабрились,
Выломали колья
Харитона злые шуряки.
Не затем роднились с ним
Три брата,
Чтобы он с железною рукой
От жены из их семьи богатой,
Значит, и от них
Пошел к другой.
За позор сестры они платили,
Как не платят за разор врагу,
Другов били,
Другов молотили,
Как снопы молотят на току.
Не было отпора низколобым.
И как стало на дворе темно,
Положили рядом их,
Всем скопом,
Закатили на груди бревно.
Ночь,
И освежая и врачуя,
Укрепила их глубоким сном.
Харитон очнулся.
— Чуешь?..
— Чую… —
Харитон опять:
— Дыхнем?
— Дыхнем.
Как очнулись —
Сила воротилась,
Отданная ими за вино,
Как дыхнули,
Так и покатилось,
Будто с горки,
Толстое бревно.
На широкой выспались постели,
Пестряди домашней не стеля.
Встали,
Обнялись,
Пошли,
Запели,
Шурякам покоя не суля: