О, мой завод,
Ни вражьим летчикам
С планшетками для наших карт,
Ни мрачным атомным наводчикам
Не дам его координат.
Но месту есть названье точное.
В пути
С тайгой под облака
Громадилась Сибирь Восточная,
Неслась косматая река,
Взлетала,
На пороги сетуя,
Как птица синего пера,
Еще в железо не одетая,
Еще Твардовским не воспетая,
И все же в славе — Ангара.
* * *
На берегу
Дома добротные,
За ними — темные леса.
Аэродром,
Дорожки взлетные
И заводские корпуса.
Труба казалась красной пушкою.
Над ней, глядевшей в вышину,
Дымок свивался сизой стружкою,
Как после выстрела в Луну.
А в цехе
Повстречались умные,
Ошеломившие мой слух,
Слоны огромные, чугунные,
Вздыхающие:
Ух да ух!
И сотрясали стены топотом,
Пытаясь с ног стряхнуть бетон,
И гнули сталь упругим хоботом
С усилием
В пять тысяч тонн.
А быт?
Подобно многим жителям,
Мы жили в мире заводском,
Как до сих пор —
По общежитиям:
Марьяна в женском,
Мы в мужском.
Все было как во время оное.
Она к нам на исходе дня
Вбегала юная, влюбленная,
И мне казалось, что в меня…
Была чужой,
Но все же близкою,
Когда без стука —
Где там стук? —
Однажды в келью общежитскую
Ворвался мой счастливый друг.
Откинув голову лобастую,
Раскинул руки, силой лют,
И закричал, меня грабастая:
— Ур-ра!.. Мне комнату дают!..
И дали.
Помнится доселе
С той романтической поры,
Как шел я к ним на новоселье
Туманной поймой Ангары.
В закате
Голубые брызги
Меняли цвет на золотой,
Был берег близкий
Очень низкий,
А берег дальний
Был крутой.
И он,
Подмытый,
Глухо гулкал,
Когда в траве, едва живой,
Котенок, помню, замяукал,
И я склонился над травой.
О, сила жизни!
Мокрый,
Рыжий,
Он, грубой силе вопреки,
Заброшенный в пучину,
Выжил
И выплыл из ревун-реки.
Подмытый берег грозно гыкал.
Найденыш, на судьбу ворча,
Пригрелся вскоре у плеча
И благодарно замурлыкал.
Пел как умел…
Так шли мы двое.
Друзьям в их новое жилье
Я внес певучее, живое
Благословение свое.
За благодарностью,
За нежностью
Я не узнал Марьяны той.
Она сияла тихой грешностью
И новой женской красотой.
Она дивила мягкой томностью,
Бездонностью тенистых глаз.
Зажмурюсь только —
И с влюбленностью
Ее увижу хоть сейчас.
Да, да, в мое воображение
Она вошла без перемен,
Вся в смехе,
В счастье,
Вся в кружении
По комнате
Средь голых стен.
И платья
Складки беспокойные
Как будто ветерок занес.
И замелькали ноги стройные
Весенней белизны берез.
А я?
Я стал еще несчастнее,
Печальней стал.
Да что слова!
Она кружилась,
Но опаснее
Моя кружилась голова.
Потом —
О, бедность быта нашего! —
Все трое стали обсуждать,
Как будет комната украшена,
В каком углу
Чему стоять.
— Там шифоньер…
— А здесь картина…
— Сюда, чтоб веселей жилось,
Куплю Марьяне пианино…
С него-то все и началось.
* * *
Но — стоп.
Затормошу вторженье
За преждевременный предел.
Для верности изображенья
Хочу глядеть, как я глядел.
А я глядел на мир влюбленно,
К Марьяне чувства укротив,
Но и в любви неразделенной
Есть возвышающий мотив.
Недаром в пору отреченья
Нашел я в русской старине
Слова двойного назначенья:
Судьба — ему,
Судьбина — мне.