Огромный,
Каменный в беде
И несгибаемый к обиде,
Он слишком далеко глядел
И, кажется,
Меня не видел.
* * *
И дом — не дом…
Из темноты
Светились, распуская косы,
Три белостройные березы,
Как три богини красоты.
Прощался с ними,
С их листвою:
Прощай, любовь…
Прощай, родня…
Уйду! На все глаза закрою.
Уйду! Живите без меня.
Вдруг скрип…
Вдруг шорох...
Кровь застыла…
Марьяна — как она смела! —
Вошла, спиною дверь прикрыла
И, как распятье, замерла.
Спросила:
— Где ты, дорогой? —
Прислушиваясь и ступая,
На вздох мой трудный,
Как слепая,
Пошла с протянутой рукой.
Близка до умопомраченья,
Склонилась надо мной, нежна:
— Вот я пришла… — и горячее,
Тревожней,
Тише:
— Я пришла…
Молчал…
Ожесточенно. Тупо.
Казалось, что совсем оглох.
Казалось, что пристыли губы,
Казалось, что язык отсох.
Но, ослабевший, онемевший,
Далеким сердцем слышал я,
Как по крови охолодевшей
Текла горячая струя.
Любовь, обида — все смешалось.
Обидней всех иных обид
Была ее ночная жалость,
Принесшая мне боль
И стыд.
— Ты недоволен?
— Мне не нужен
Любовный дар чужой жены
Во искупление вины
Исклеветавшегося мужа…
— Не смей!..
— Нет, смею.
— Ну, взгляни… —
И все клонилась
Ниже… Ниже…
— Уйди! Уйди!..
— Да не гони же,
Да не гони же, не гони.
Ведь я твоя…
Припомни, милый,
Полет бедовый нас роднит.
Пусть та беда разъединила,
А эта пусть соединит.
Мой горестный,
От наговоров,
От всех,
От всех,
От всякой лжи
Давай через леса и горы
Мы к нашей речке убежим.
Туда, где лес
В зеленом дыме.
Где нас с тобою ждут давно :
И волны те…
И золотыми
Песками
Выстланное дно…
И бредила,
И принижалась
В слезах,
Как горицвет в росе.
И грудью ко груди прижалась,
Щекой к щеке,
Слезой к слезе.
Уста подстерегли уста,
Исток притяготел к истоку.
Порок жесток.
А чистота,
Она по-своему жестока.
Нет,
Я не принял праздник страстный,
О том лишь думал, чтоб она,
Как ни мала моя вина,
Не становилась
К ней причастной.
Смущенная,
Уже дичилась:
— Все понимаю…
Не сержусь…
Но все равно,
Что б ни случилось,
А я к Борису
Не вернусь…
Вскочил.
Пустынно.
Нет Марьяны.
Была ль?
Лежит платок.
Была!..
Качаясь,
Морем-океаном
Куда-то комната плыла.
* * *
Куда?
Ты сам судьбою правь,
Любовью, даже в час гоненья,
В окно, как за борт,
Вниз — и вплавь,
Захлебываясь в белой пене,
Гонись за нею до зари,
Гонись,
Гонись,
В нее лишь веря,
Бери с волны,
Со дна бери
И выноси ее на берег.
У площадей,
Как у морей,
Булыжной рябью
Лона вздулись.
В притухшем свете фонарей
Медлительны теченья улиц.
Кружу в отчаянном кругу,
Из переулков,
Из круженья,
Как потерпевшего крушенье,
Меня прибило к тупику.
Калитка
В дождевых накрапах.
И за калиткою — в разгон,
До плеч закидывая лапы,
К моей груди припал Додон.
С упреком и веселым плачем.
Еще боясь,
Что прогоню,
Косматая душа собачья
Признала скорбную мою.
Уж он-то знал,
Кто друг,
Кто враг.
Впервые в жизни,
Пса лаская,
Увидел я, что у собак
Улыбка добрая такая.
Ворча, как бы чуть-чуть браня,
Со всей догадливостью зверя
Он перед Силычем у двери
Ходатайствовал за меня.
Старик впустил.
Вошел из ночи я
И сразу понял:
Мы друзья.
Как у него рука рабочая,
Железом пахла и моя…
* * *
Стол.
Сидим.
Привыкший к ремеслу,
Извлекаю тайное наружу.
По детальке малой, по узлу
Разбираю собственную душу
И кладу на стол.
Кладу.
Кладу.
Нежное, Марьянино, —
В сторонку.
Кажется, на чистую клеенку
Выложил я всю свою беду.