До входа
В сборочный пролет,
До взлета к синеве небесной
Наш краснозвездный самолет
Жил поначалу бестелесно.
И появлялся он тогда,
Покинув сварки цех угрюмый,
Подобно остову кита,
Когда все сало сплавят в трюмы.
Мы не любили волокит,
Напрасно не точили лясы,
Поэтому костлявый кит
Легко наращивал здесь мясо.
И чтоб скорее ожила
Тысячерукая работа,
Ему давали два крыла
И два подкрылка
Для полета…
Уже потом, включая ток,
В него монтер всходил по трапу,
Как редкий голубой цветок
Зажав в руке электролампу.
И узнавали мы потом,
Что приближается победа,
Не так по сводкам Совинформ,
Как по придиркам
Военпреда…
Враг наседал
Европой всей.
Под тяжестью его нажима
Срабатывал закон пружины:
Сожмешь ее —
Она сильней.
Ей нужно только до конца
Выстаивать и не ломаться,
Ей нужно только опираться
На неотступные сердца.
И устояла.
Не сломалась.
И я улавливал чутьем,
Как, сжавшись,
Долго разжималась
Она на сердце на моем.
Как, сжавшись,
Грудь мне отягчала,
Но и к тому я чуток был,
Как сердцу моему легчало
При каждом взлете
Новых крыл…
Лишь с ними всякий-всякий раз
Мы торопили, не печалясь,
Заветного прощанья час,
Лишь с ними мы легко прощались.
И горько, что не почтены,
Как памятники той эпохи,
Те Лаги,
Яки,
Пусть не боги,
Пусть только ангелы войны.
Почтите их,
Чтоб, с высоты
Нам годы битв напоминая,
В девятый день любого мая
Могли работать их винты…
* * *
Что дивно:
Много лет назад,
В тот самый первый
День победный,
В тот многозвучный,
В многоцветный,
Казалось, не было утрат.
Что странно:
От потерь устав,
Мы в том хотели обмануться,
Что и погибшие вернутся,
Лишь ненамного
Запоздав.
В тот день,
Когда запела медь,
Казалось,
Вечный мир дается,
Казалось нам,
Что все вернется,
Все, все,
Лишь надо захотеть!..
* * *
Опять засветился огнями,
Запраздновал сад молодой,
Когда-то посаженный нами,
Политый ангарской водой.
Деревья, стоявшие рядом,
Успели в нем ветви сплести.
Война не мешала расти
Забытому
Нашему саду.
Он звал.
Но подумал я, званный,
Что в нем
Только впору юнцу
Могло быть начало романа,
А я торопился к концу.
Как трудно идти крутояром,
Трудней, чем на дымной стезе,
Когда с боевым комиссаром
К ничейной спешил полосе.
О, если бы верить и верить,
Что здесь
После стольких дорог
Стучу я в приветные двери,
Вхожу за приветный порог.
— Марьяна! —
Вскричал я, отчаясь.
По стенам,
По комнате всей
Лишь лунные тени качались
Густых подоконных ветвей.
— Марьяна! —
В прибое кипящем
Вся комната шаткой была.
Стояла,
Молчала,
Ждала,
Как будто в саду настоящем.
Ах, вот где!
Роднее родни,
Стояла,
Глядела,
Молчала.
Холодной щекой отвечала
На ждавшие губы мои.
…Нет, не читала мне она
То знаменитое двустрочье:
Мол, я другому отдана,
Мол, буду век ему верна,
Верна до гроба…
Гроб сколочен.
Соперник пал.
Смерть уточнила
Тяжбу враждующих сторон.
Кровь протекла,
А не чернила,
С пера, писавшего закон.
…Лишь звезды!
Ветер на стене
Качал кленовые побеги.
И стало смутно, как во сне,
Нездешне стало,
Как на Веге.
Все было тихо,
Странно в ней:
Прическа, платье…
Были странны
Глаза ее
В игре теней,
Огромные, как у Звезданы.