Хоть камень крепче, чем бумага, Был дан приказ: со стен рейхстага Стереть автографы солдат. Притом в заносчивой гордыне Решили в Западном Берлине И время повернуть назад.
Но время не переупрямить, И сохранит людская память, А с ней свободная молва, Какие были на рейхстаге Начертаны рукой отваги Неистребимые слова.
В окружении
Мариэтте Шагинян
Была в окружении рота, Сражаясь в смертельном кругу, И вскоре не выдержал кто-то И сдался на милость врагу.
Но бой продолжался, как прежде, И волею был одержим Приказ оставаться в надежде, Приказ пробиваться к своим.
А недруг сулил им другую Судьбу не ценой головы: — Сдавайтесь! Прорвать круговую Засаду не сможете вы!
Но верность хранили зароку Солдаты, шатаясь от ран. И вел их, подобно пророку, В кровавых бинтах капитан.
Он не обещал им почета, А только — на волю права. Прорвав окружение, рота Была ни жива, ни мертва.
И славной свободы при этом Известна ей стала цена… Бывать в окруженье поэтам Случалось во все времена.
Чуть теплились звезды надежды, Мерцая над словом живым. — Сдавайтесь!— кричали невежды, К мундирам прильнув голубым.
Страшась, что имеют поэты Над словом пророческим власть, — Сдавайтесь!— кричали клевреты, Меняя крапленую масть.
И кто-то сдавался на милость Поправшему совесть врагу, Но кровь непокорно дымилась На грозном январском снегу.
И гроб на санях до рассвета Сокрылся, а рядом конвой. Но юноша в чине корнета Бесстрашно рискнул головой.
Отважно поэты сражались, И честь им была дорога. К потомкам они прорывались, Прорвав окруженье врага.
Всех лучше им стала при этом Свободы известна цена. Бывать в окруженье поэтам Случалось во все времена.
***
Неслась звезда сквозь сумрачные своды, И я подумал, грешный человек. Что, промотавший собственные годы, Живу, чужой присваивая век.
Не раз об этом думал я и ране, Как будто каясь на хребтах годин. Не оттого ль, что надо мной в тумане Трубил прощально журавлиный клин?
Бродил ли я ущелием забытым, Ручей ли видел, что в жару зачах, Охотника встречал ли я с убитым Оленем неостывшим на плечах.
Смотрел ли на огонь закатнокрылый, Дрова испепелявший не впервой, Стоял ли перед братскою могилой, Как будто бы с повинной головой.
Мне снова вспоминалися поэты. Что не достигли лермонтовских лет, Но песни, что когда-то ими спеты. Еще поныне изумляли свет.
А может, взял я крылья их тугие И слово, что роднится с высотой, Как взяли в жены их невест другие, Окольцевав под свадебной фатой?
И мнилось мне, достойному свободы, Покорства слов и непокорства рек, Что, словно дни свои растратив годы, Живу, чужой присваивая век.
Не потому ль других надежд на свете Милей одна мне — умереть в чести. Пред памятью погибших я в ответе, Душеприказчик сгинувших в пути.
Идущий за мною вслед
Стремлюсь, сединой повитый, Узнать, что ты за поэт, Молодостью знаменитый, Идущий за мною вслед.
Стрелок ли ты из хваленых, А вдруг настоящих нет В твоих газырях патронов, Идущий за мною вслед?
Что людям поведать хочешь, Решив удивить весь свет? Грядущему что пророчишь, Идущий за мною вслед?
Я сам себя предвосхитил, Чтоб ты, не страшася бед, У неба огонь похитил, Идущий за мною вслед!
Как в схватке, держаться между Двух сабель тебе не след. Мою оправдай надежду, Идущий за мною вслед!
Являя свою повадку, В подножье семи планет Бросай мне скорей перчатку, Идущий за мною вслед!
И верь, променять готов я Известность, как амулет, На юность твою годов я, Идущий за мною вслед.
***
День и ночь рождены для добра — Дети времени — брат и сестра.
И от века они по планете Только порознь ходят всегда, А Земли первозданные дети — Это люди, огонь и вода.
Над рекою костер языкато Рвется в небо. И рад до утра Видеть я красноликого брата, Слыша, как напевает сестра.
Открыл я книгу вековую
Любви чреваты рубежи Всем, от измены до коварства,— Здесь гибли многие мужи, Как на границе государства.
Печальной повести листы. Открыл я книгу вековую: Скажи мне, женщина, где ты Была в минуту роковую?
Зачем в неведенье спала, Задув огонь оплывшей свечки, Когда два черные ствола Нацелились у черной речки?
Ты перед вечностью в долгу За то, что с белыми крылами Тогда не встала на снегу Пред воронеными стволами.
Не ты ли в час, когда сожгла Письмо, чей пепел сжала в горстке, Спасти поручика могла От глупой ссоры в Пятигорске.
И не взяла б под Машуком Поэта ранняя могила, Когда бы с вечера тайком Его в объятья ты сманила.
Когда бы светом звездных глаз Ты подсветила путь возврата, В лесной трясине б не увяз Горячий конь Хаджи-Мурата.
Невеста из аула Чох, Тебя сумел я оправдать бы, Когда б издать не просто вздох Решилась бы во время свадьбы.
Зачем твой крик не прозвучал И не узнали люди тут же, Что яд подсыпан был в бокал Эльдарилава из Ругуджа.
Верней, чем верный талисман, Среди житейской круговерти Спасай нас, женщина, от ран И заблуждения и смерти.
Но пусть, страдая и любя, Лихой достойные кончины, Готовы будут за тебя Собой пожертвовать мужчины.
Баллада о женщине, спасшей поэта
День ушел, как будто скорый поезд, Сядь к огню, заботы отложи. Я тебе не сказочную повесть Рассказать хочу, Омар-Гаджи.
В том краю, где ты, кавказский горец, Пил вино когда-то из пиал, Знаменитый старый стихотворец На больничной койке умирал.
И, превозмогающий страданья, Вспоминал, как, на закате дня К женщине скакавший на свиданье, Он загнал арабского коня.
Но зато в шатре полночной сини Звезды увидал в ее зрачках, А теперь лежал, привстать не в силе, С четками янтарными в руках.
Почитаем собственным народом, Не корил он, не молил врачей. Приходили люди с горным медом И с водой целительных ключей.
Зная тайну лекарей Тибета, Земляки, пустившись в дальний путь, Привезли лекарство для поэта, Молодость способное вернуть.
Но не стал он пить лекарство это И прощально заявил врачу: — Умирать пора мне! Песня спета, Ничего от жизни не хочу.
И когда день канул, как в гробницу, Молода, зазывна и смела, Прикатила женщина в больницу И к врачу дежурному прошла.
И услышал он: Теперь поэту Только я одна могу помочь, Как бы ни прибегли вы к запрету, Я войду к поэту в эту ночь!
И, под стать загадочному свету, Молода, как тонкая луна, В легком одеянии к поэту, Грешная, явилася она.
И под утро с нею из больницы Он бежал, поджарый азиат. И тому имелись очевидцы Не из легковерных, говорят.
Но дивиться этому не стали Местные бывалые мужи, Мол, такие случаи бывали В старину не раз, Омар-Гаджи.
И когда увидят все воочью, Что конца мой близится черед, Может быть, меня однажды ночью Молодая женщина спасет.
***
Захочет любовь, и в клубящейся мгле Багряный цветок расцветет на скале, И снег зажурчит на вершине.
Но в каменном сердце во все времена Не в силах посеять она семена, В нем терн прорастает поныне.
Смиряла любовь даже царственный гнев, И кротким, как агнец, вдруг делался лев, Лань рядом паслась, не робея.
Я видел воочию, как, зла не тая, Под флейту факира танцует змея На площади людной Бомбея.
И тихо любовь мне шепнула: — Умей Ты действовать, как заклинатели змей.— И грустный напомнила случай:
Одна балерина в недавнем году, Что с флейтой волшебной была не в ладу, Змеей обернулась гремучей.
Словами любви, это помнит весь свет, Великий целитель и славный поэт, Недуги лечил Авиценна.
Завидная участь, счастливый удел, Такие б стихи написать я хотел, Где слово — лекарству замена!
***
Чтобы рвануться в схватку, у мужчины Есть только две достойные причины. И первая: родной страны защита, Граница чья пред недругом закрыта.