2
Приветливо солнце, широки дороги На доброй земле, где я рос и живу. Где если кому я и кланяюсь в ноги, То только цветам, которые рву.
Но пусть даже будет дорога шире И солнце светит еще светлей, Не быть мне счастливым, покуда в мире Столько горя и бед у людей.
Что делать со счастьем моим необъятным, Которым жизнь одарила меня, Если где-то, я знаю, друг мой и брат мой Не видит ни солнца, ни светлого дня?
Иду по земле я, свободный, крылатый, Но что мне свобода, если опять Ведут моего чернокожего брата Не то судить, не то линчевать?!
Для родины мир завоеван нами. Но в мире и нынче грохочут бои, И видится мне, как в горящем Вьетнаме Под пулями падают братья мои.
И предо мною, худы, необуты, Проклиная судьбу свою и беду, Люди лежат на панелях Калькутты И видят хлеб в предсмертном бреду.
Нет, я не счастлив и счастлив не буду, Пока – пусть на том, на чужом берегу – Умирают от голода эти люди И я их никак спасти не могу.
Мне надо, чтоб в мире многострадальном Солнце, вставая в предутренней мгле, Грело братьев моих и близких и дальних, Как греет меня на этой земле.
Чтобы не звон засовов острожных, А всюду слышались песни и смех. На свете столько счастья возможно, Что, честное слово, хватит на всех.
3
Говорят, что Койсу, и Волги, и Доны – Это слезы, что лились из века в век. Наверно, поэтому так влюбленно Глядим мы на волны родимых рек.
Говорят, что просторы нив и селений Кровью своей обагрил народ. Наверно, поэтому так мы ценим Землю и все, что на ней растет.
Говорят, что веками в потемках, в ненастье Шли наши предки, спасаясь от бед. Потому, наверно, обретшие счастье, Так мы ценим тепло и свет.
Люди тянули век свой голодный, Мечтая о хлебе, питаясь травой. Не потому ли, друзья, сегодня Так нам сладок хлеб трудовой?
Край наш бывал и поруган и продан, Тяжкие цепи звенели во мгле. Не потому ли мы ценим свободу Больше всех и всего на земле?
ПОСТОЯНСТВО
Мне было шестнадцать и двадцать – тебе, Любви нас связало шаманство, И я, покоряясь святой ворожбе, Поклялся хранить постоянство.
Мне стукнуло двадцать. Мы сверстники, и Лесов зеленеет убранство. И, двадцатилетней, тебе я в любви Все так же храню постоянство.
Мне стукнуло тридцать. Летели года, Порой проявляя тиранство, Но, двадцатилетней, тебе, как всегда, Я честно хранил постоянство.
Теперь мне за сорок. Но наперекор Летам, что легли, как пространство, Я, двадцатилетней, тебе до сих пор Безумно храню постоянство.
ЗДЕСЬ НА ВЕРШИНАХ
Мой друг, кончай пустые споры, Смех прекрати, сотри слезу, Быстрее поднимайся в горы, Ты, суетящийся внизу!
Не бойся головокруженья От высоты, Не бойся здесь лишиться зренья От красоты!
Быстрее поднимайся в горы, Свои сомненья успокой, Свобода твой раскроет ворот Своей невидимой рукой!
Покой тебе протянет руку И мимолетно, на ходу, Сожмет ладонь, раздавит скуку И с нею ложную вражду.
Замрешь, и где-то в отдаленье Послышится негромкий хруст, Покажутся рога оленьи, Как на скале нелепый куст.
В полночный час на небо глянешь, Достанешь пальцами луну, Вдали непуганые лани Запляшут под твою зурну.
Здесь все равны чины и лица, Здесь всем достаточно наград. Здесь человеку только птицы, И то по неразумью, льстят.
Здесь каждый человек почтенен, Со всеми дружен и знаком. Здесь должен преклонять колени Он только перед родником.
Друзья мои, кончайте споры, Из духоты своих квартир Быстрее поднимайтесь в горы, Чтоб с высоты увидеть мир.
Не бойтесь здесь лишиться зренья От красоты, Не бойтесь головокруженья От высоты!
МОЛИТВА
Когда поднимешься к вершинам синим, Где достают рукою небосвод, Когда услышишь, как река в теснине Который век все ту же песнь поет, Когда увидишь: в небе кружит птица, А по изгибам гор ползут стада, Родной земле захочешь ты молиться, Хоть не молился в жизни никогда.
Когда за далью моря корабельной Увидишь ты, как солнца шар поблек, И, будто в лампе десятилинейной, Прикрутит вечер блеклый фитилек. Когда увидишь: солнце в море тонет И режет солнце пополам вода, Ты склонишься в молитвенном поклоне, Хоть ты и не молился никогда!
Увидишь ты, как пожилые люди Сидят, свои седины теребя, Как женщина ребенка кормит грудью, – И в сотый раз все потрясет тебя, И все, что на земле, что в небе синем, Захочешь ты постичь, и вот тогда Замолкнешь, и молитва горлом хлынет, Хоть ты молитв не слышал никогда!
СТИХИ О ГАМЗАТЕ ЦАДАСА
1
Не на карточках в толстом семейном альбоме Возникаешь пред взором и памятью ты, Не ваятель искусный в скульптуре знакомой Обессмертил твои дорогие черты.
И портреты точны, и скульптуры похожи, Но не в них, неживых, я тебя узнаю, В старике чабане, в каждом горце прохожем Вижу взор твой и вижу улыбку твою.
В каждом горце, я знаю, есть нечто такое, Что всегда мне напомнит отца моего. Ты, отец, был народом, и он был тобою, Ты причастен к бессмертью его.
2
Весна пришла, но нет тебя, отец! Она прошла, но нет тебя, отец! Уходит день за тридевять земель, Но холодна, пуста твоя постель В той комнате, где все у нас хранится, Как ты оставил в час, когда ушел, Где книжный шкаф, где твой рабочий стол, Где том стихов, раскрытый на странице, Которую уже ты не прочел, Где рядом лист, исписанный на треть. Ни строк, ни слов я издали не вижу, Я третий год хочу его прочесть И не решаюсь подойти поближе: Ведь ты всегда наказывал мне строго, Чтоб я черновиков твоих не трогал.
Я и сейчас робею, как всегда, И слышится мне шорох недалекий, И кажется, что ты идешь сюда Окончить неоконченные строки.
3
У детей на все особый взгляд, Дети – удивительные люди. Наша маленькая Патимат Мне сказала: «Дедушку разбудишь!»
И она вцепилась мне в рукав, На твою могилу показав. Дорогой, когда б я только мог Разбудить, поверь, ни на мгновенье Я не отходил бы, я стерег, Я берег бы труд твой, жизнь и бденье.
И других не надо мне наград, И не надо большего на свете… Мы вдвоем стояли с Патимат… Люди – удивительные дети.
4
Вижу я тебя издалека. Добрый взгляд и мягкая рука.
Вижу, как на крыше утром ранним Ты сидишь, к себе прижав меня; Под твоею шубою бараньей Я пригрелся, словно у огня. Вижу я: сидишь ты хмурый в доме, Вспомнив вновь историю одну, Как в ауле горец незнакомый Больно оскорбил свою жену. Вижу, как седой и смуглокожий, Сгорблен чуть, но все еще красив, Ты, за пояс руки заложив, Балагуришь вместе с молодежью. Вижу я тебя на склоне лет, Вижу с молодым, горящим взором, Вижу я тебя смотрящим вслед Солнцу, уходящему за горы. Вижу удрученным, огорченным, Вижу радостным и увлеченным, Вижу на каспийском берегу И в родных горах, где даль туманна. Вижу всюду, вижу непрестанно… Но тебя в могиле, бездыханным, Я себе представить не могу.
5
Я о смерти твоей не писал ничего, Словно маленький мальчик, я до конца Не поверил тому и не понял того, Что теперь на земле живу без отца.
Мне от дома вдали в суете ль, в тишине Все мерещится – дома ты меня ждешь. А потом приезжаю, и кажется мне, Что куда-то ушел ты и скоро придешь.
Я молчу, я чуть слышно стараюсь ступать, Потому что, отец, ты всегда предо мной, И все время мне слышится, будто опять Ты бормочешь стихи у себя за стеной.
Как всегда, почтальоны стучатся в дверь. Как всегда, телеграммы приносят чуть свет, А мне кажется странным даже теперь, Почему для тебя ничего у них нет.
Я о смерти твоей не писал ничего. Словно маленький мальчик, я до конца Не поверил тому и не понял того, Что теперь на земле живу без отца.
6
Что б ни было со мною, каждый раз, Как прежде, прихожу я за советом К тебе в безлюдный час, безмолвный час И остаюсь с тобою до рассвета.