Зачем весь век свой, с подлостью сражаясь, Искал ты сокровенные слова? Она ко мне приходит, похваляясь: «Нет твоего отца, а я жива!»
Она, как в дни былые, многолица И, каждый раз избрав лицо одно, Бесцеремонно к людям в дверь стучится, Закроют дверь – она глядит в окно!
Орленка порождает лишь орлица, Лишь ворон может ворона родить. Скажи, отец, не лучше ли смириться, В борьбе неравной руки опустить?
И слышится мне голос в отдаленье: «Ты рук своих не опускай, сынок, В борьбе нельзя бояться пораженья. Орел, родить я ворона не мог!»
ЕСТЬ ГЛАЗА У ЦВЕТОВ
С целым миром спорить я готов, Я готов поклясться головою В том, что есть глаза у всех цветов И они глядят на нас с тобою.
Помню, как-то я, в былые дни, Рвал цветы для милой на поляне, И глядели на меня они, Как бы говоря: «Она обманет».
Я напрасно ждал, и звал я зря, Бросил я цветы, они лежали, Как бы глядя вдаль и говоря: «Не виновны мы в твоей печали!»
В час раздумий наших и тревог, В горький час беды и неудачи, Видел я: цветы, как люди, плачут И росу роняют на песок.
Мы уходим, и в прощальный час, Провожая из родного края, Разные цветы глядят на нас, Нам вослед головками кивая.
Осенью, когда сады грустны, Листья на ветвях желты и падки, Вспоминая дни своей весны, Глядя вдаль, цветы грустят на грядке.
Кто не верит, всех зову я в сад, Видите: моргая еле-еле, На людей доверчиво глядят Все цветы, как дети в колыбели.
В душу нам глядят цветы земли Добрым взглядом всех, кто с нами рядом, Или же потусторонним взглядом Тех друзей, что навсегда ушли.
УРОКИ ЖИЗНИ
Мне преподал отец вначале Уроки жизни, а потом Их мне сородичи давали И в одиночку и гуртом.
И не оставил без урока Враг, походивший на змею, Когда вкруг пальца он жестоко Обвел доверчивость мою,
Но указал отец дорогу И наказал не забывать, Что в мире много, слава богу, Людей светильникам под стать.
Поздней, когда у перевала Я в бездну не слетел едва, Мне путь-дорогу указала Ушибленная голова.
Как надо петь, меня сначала Учила мать, когда она Ночами колыбель качала И льнула к облаку луна.
И петь учила чистым тоном Струна чунгура, что в тоске Однажды лопнула со звоном, Меня ударив по щеке.
Желаний сто носил я и лелеял, Но их мне все труднее исполнять. Дорога с каждым часом тяжелее, И с каждым часом непосильней кладь.
Но я осуществил желанья чьи-то, И с плеч того, кто выбился из сил, Когда был молод, снял хурджин набитый И на свое плечо переложил.
Теперь я сдал, мне трет поклажа спину. Путь на вершину для меня тяжел. Бери мои нелегкие хурджины, Иди туда, куда я не дошел.
Не надо мне лекарств и докторов, И вы, чьи матери покуда живы, Не тратьте на меня сердечных слов, Казаться будет мне: они фальшивы.
Я не виню вас, не питаю зла, Но мне участье ваше не поможет: Покуда мать моя жива была, Я сострадать был не способен тоже.
Чем тех жалеть, кого уж нет в живых, Чем плакать соучастливо со мною, Щадите лучше матерей своих, От собственных невзгод, от бед чужих Оберегайте их любой ценою.
Я вас прошу: и ныне и всегда Вы матерей своих жалейте милых. Не то, поверьте мне, вас ждет беда, – Себя вы не простите до могилы.
А я вдруг задыхаюсь среди дня, Вдруг просыпаюсь с криком среди ночи. Мне чудится, что мать зовет меня. Мне кажется, я слышу крик: «Сыночек!»
Вы, приходящие ко мне сейчас, Велик ли прок от ваших взглядов слезных, Своих живых – я заклинаю вас – Жалейте матерей, пока не поздно.
ПОМОГИТЕ!
Где-то маленький ребенок болен. Плачет мать. Эй, люди, поскорей Вы лекарство отыщите, что ли, Приведите мудрых лекарей!
Руки к миру женщина простерла, Ну а мир не то чтобы суров – У него своих забот по горло, Чтоб услышать чей-то тихий зов.
Люди, неужели вам не страшно! Поспешите, отвратите зло, Чтоб глухое равнодушье ваше Вам на совесть камнем не легло!
Горец к небу простирает руки, Но никто его не слышит стон. «Где вы, сыновья мои и внуки?» – Еле слышно спрашивает он.
Старый горец – плох, он тяжко дышит. Кто сейчас помочь ему придет? Дети – в городах, они не слышат, И у внуков полон рот забот!
Страждет мир, что нами обитаем, Стонет он, он подает нам знак. Но молчим мы, время упускаем, Словно ничего не замечаем, Мы дрова бросаем в свой очаг.
Неужели, жизни не жалея, Мир мы предадим, и отдадим, И погубим леностью своею, И навеки канем вместе с ним?
ПРОСТИ
И без вины готов я повиниться За то, что жизнь людская так пестра, За то, что слезы на твоих ресницах Блестят сейчас, как на моих вчера.
Мы по полям то скачем, то елозим, Жизнь так непостоянна, и прости За то, что конь тебя ударил оземь, Как сбросил мой меня на полпути.
Часы, твердя, что день прошедший прожит, Бьют на твоей и на моей стене, И боль моя тебя кольнет, быть может, И боль твоя доставит горе мне.
Есть губы, не целованные сроду, Глаза, вовек не видевшие свет, Но губ, что не дряхлеют год от году, И глаз, не знавших слез, на свете нет.
Мы лето молим о дожде и громе, Мы дождь клянем осеннею порой, И могут нынче быть поминки в доме, Где был вчера, быть может, пир горой!
Мы вдаль идем, и путь людей неровен, Бывает край у всякого пути, И хоть я, может, в этом не виновен, Прости меня, прошу тебя, прости!
«Погоди, проезжий, конь твой в мыле, В Чох сверни, дорога обождет. Пенится буза у нас в бутыли, И хинкал доварится вот-вот!»
«Вааллах, чохинцы, знаю – святы Ваш напиток пенный и хинкал, Но еще сегодня до заката Я домой вернуться обещал!»
«Гость случайный – это дар господний. Путник, к нам в Гуниб сверни с пути – Свадьба звонкая у нас сегодня, Не обидь невесту, погости!»
«Вай, гунибцы, будут пусть богаты Муж с женою до скончанья дней, Но домой вернуться до заката Обещал я матери своей».
«Мудрый путник, твой совет нам нужен, Далеки больницы и врачи, – Горе нам – сосед наш занедужил. Если можешь, горе облегчи!
Пусть не лекарь ты, но добрым словом Засвети над ним надежды свет!» «Расседлайте скакуна гнедого, Проводите; где он, ваш сосед?»
ЧАС, КОТОРОГО НАМ НЕ ХВАТАЕТ
Говорят, пророку Мухаммеду На земле дарован был такой Час один, когда с ним вел беседу Бог всезнающий и всеблагой.
Я хочу не мало и не много. Пусть и нам такой даруют час, Чтоб вести беседу хоть не с богом, Но с людьми, ушедшими от нас.
Я хочу, чтоб в час такой спокойно В нашем старом доме у огня Примостился б мой отец покойный, Опасаясь испугать меня.
Чтобы мать пришла, поцеловала. Как я много мог бы ей сказать, Прежде чем, поправив одеяло, Скрылась бы во тьме она опять!
Но такого часа нам не будет, Сколько бы ни ждали, все равно. Слишком суетливые мы люди. Все приземлено и учтено.
И все время не того мы ищем. Только свой умеем слышать глас. А насколько стали бы мы чище, Будь у нас такой заветный час!
Сегодня ночью было мне виденье. Мне сон приснился: будто наконец Такое я сложил стихотворенье, Что встал из гроба старый мои отец!
Мою он слушал песню, словно чудо, И после песню сам запел свою. И вдалеке над нами тень Махмуда Мелькнула вдруг у бездны на краю.
И сам Махмуд спел песню в этот вечер, Во дни былые стекшую с пера. И встали из могил его предтечи, Чтоб слушать эту песню до утра.
Мой юный друг, мой продолжатель милый, Когда умру я – твой земляк Расул, Сложи стихи, чтоб встал я из могилы И, успокоенный, опять уснул.
Чабан, прошедший через дождь и снег, Трясет папаху, возвратясь с дороги. Я, как папаху, прожитой свой век Отряхиваю на родном пороге.
Отряхиваю, и с прожитых лет, Как с горской шапки, побывавшей в тучах, Слетает снег былых невзгод и бед И дождевые капли слез горючих.