Пред богом господом лишь преклоняй колени!" И сатана исчез - и ангелы пришли В пустыне ждать его велений. ‹1874› Ничтожество Тебя не знаю я. Болезненные крики На рубеже твоем рождала грудь моя, И были для меня мучительны и дики Условья первые земного бытия.
Сквозь слез младенческих обманчивой улыбкой Надежда озарить сумела мне чело, И вот всю жизнь с тех пор ошибка за ошибкой, Я всё ищу добра - и нахожу лишь зло.
И дни сменяются утратой и заботой (Не всё ль равно: один иль много этих дней!), Хочу тебя забыть над тяжкою работой, Но миг - и ты в глазах с бездонностью своей.
Что ж ты? Зачем? - Молчат и чувства и познанье.
Чей глаз хоть заглянул на роковое дно?
Ты - это ведь я сам. Ты только отрицанье Всего, что чувствовать, что мне узнать дано.
Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданьи, Куда ни обратись, - вопрос, а не ответ;
А я дышу, живу и понял, что в незнаньи Одно прискорбное, но страшного в нем нет.
А между тем, когда б в смятении великом
Срываясь, силой я хоть детской обладал,
Я встретил бы твой край тем самым резким криком, С каким я некогда твой берег покидал.
Добро и зло
Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
Другой - душа и мысль моя.
И как в росинке чуть заметной
Весь солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
Всё мирозданье ты найдешь.
Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом -
И мир свои раскроет блага;
Но быть не мысли божеством.
И даже в час отдохновенья.
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло.
Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты как бог,
Не заноси же в мир святыни
Своих невольничьих тревог.
Пари всезрящий и всесильный,
И с незапятнанных высот
Добро и зло, как прах могильный,
В толпы людские отпадет. ‹14 сентября 1884› Смерти Я в жизни обмирал и чувство это знаю, Где мукам всем конец и сладок томный хмель, Вот почему я вас без страха ожидаю, Ночь безрассветная и вечная постель.
Пусть головы моей рука твоя коснется
И ты сотрешь меня со списка бытия,
Но пред моим судом, покуда сердце бьется, Мы силы равные, и торжествую я.
Еще ты каждый миг моей покорна воле,
Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;
Покуда я дышу - ты мысль моя, не боле,
Игрушка шаткая тоскующей мечты. ‹1884›
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день твой светлый серафим Громадный шар зажег над мирозданьем И мертвецу с пылающим лицом Он повелел блюсти твои законы, Всё пробуждать живительным лучом, Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, ты могуч и мне непостижим Тем, что я сам, бессильный и мгновенный, Ношу в груди, как оный серафим, Огонь сильней и ярче всей вселенной.
Меж тем как я - добыча суеты,
Игралище ее непостоянства, -
Во мне он вечен, вездесущ, как ты,
Ни времени не знает, ни пространства. ‹1879› Никогда Проснулся я. Да, крышка гроба. - Руки С усильем простираю и зову На помощь. Да, я помню эти муки Предсмертные. - Да, это наяву! - И без усилий, словно паутину, Сотлевшую раздвинул домовину И встал. Как ярок этот зимний свет Во входе склепа! Можно ль сомневаться? - Я вижу снег. На склепе двери нет.
Пора домой. Вот дома изумятся!
Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.
А как он весь успел перемениться!
Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит
Недвижными ветвями в глубь эфира,
Но ни следов, ни звуков. Всё молчит,
Как в царстве смерти сказочного мира.
А вот и дом. В каком он разрушеньи!
И руки опустились в изумленьи.
Селенье спит под снежной пеленой,
Тропинки нет по всей степи раздольной.
Да, так и есть: над дальнею горой
Узнал я церковь с ветхой колокольней.
Как мерзлый путник в снеговой пыли,
Она торчит в безоблачной дали.
Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.
Всё понял я: земля давно остыла
И вымерла. Кому же берегу
В груди дыханье? Для кого могила
Меня вернула? И мое сознанье
С чем связано? И в чем его призванье?
Куда идти, где некого обнять,
Там, где в пространстве затерялось время?
Вернись же, смерть, поторопись принять
Последней жизни роковое бремя.
А ты, застывший труп земли, лети,
Неся мой труп по вечному пути! ‹январь 1879›
Жизнь пронеслась без явного следа.
Душа рвалась - кто скажет мне куда?
С какой заране избранною целью?
Но все мечты, всё буйство первых дней
С их радостью - всё тише, всё ясней
К последнему подходят новоселью.
Так, заверша беспутный свой побег,
С нагих полей летит колючий снег,
Гонимый ранней, буйною метелью,
И, на лесной остановясь глуши,
Сбирается в серебряной тиши
Глубокой и холодною постелью. ‹1864›
О, этот сельский день и блеск его красивый В безмолвии я чту.
Не допустить до нас мой ищет глаз ревнивый Безумную мечту.
Лелеяла б душа в успокоеньи томном
Неведомую даль,
Но так нескромно всё в уединеньи скромном, Что стыдно мне и жаль.
Пойдем ли по полю - мы чуждые тревоги,
И радует ходьба,
Уж кланяются нам обоим вдоль дороги
Чужие всё хлеба.
Идем ли под вечер, избегнувши селений,
Где всё стоит в пыли,
По солнцу движемся - гляжу, а наши тени
За ров и в лес ушли.
Вот ночь со всем уже, что мучило недавно, Перерывает связь, А звезды, с высоты глядя на нас так явно, Мигают, не стыдясь. ‹1884› Ласточки Природы праздный соглядатай, Люблю, забывши всё кругом, Следить за ласточкой стрельчатой Над вечереющим прудом.
Вот понеслась и зачертила -
И страшно, чтобы гладь стекла
Стихией чуждой не схватила
Молниевидного крыла.
И снова то же дерзновенье
И та же темная струя, -
Не таково ли вдохновенье
И человеческого я?
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на запретный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
Стремясь хоть каплю зачерпнуть? ‹1884›
Осень
Как грустны сумрачные дни
Беззвучной осени и хладной!
Какой истомой безотрадной
К нам в душу просятся они!
Но есть и дни, когда в крови
Золотолиственных уборов
Горящих осень ищет взоров
И знойных прихотей любви.
Молчит стыдливая печаль,
Лишь вызывающее слышно,
И, замирающей так пышно,
Ей ничего уже не жаль. ‹8 октября 1883›
Учись у них - у дуба, у березы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слезы,
И треснула, сжимаяся, кора.
Всё злей метель и с каждою минутой
Сердито рвет последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
Но верь весне. Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа. ‹31 декабря 1883›
Солнце садится, и ветер утихнул летучий, Нет и следа тех огнями пронизанных туч;
Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий, Всю эту степь озаривший и гаснущий луч.
Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений, Только закат будет долго чуть зримо гореть;
О, если б небо судило без тяжких томлений Так же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть! ‹29 апреля 1883›
Страницы милые опять персты раскрыли;
Я снова умилен и трепетать готов,
Чтоб ветер иль рука чужая не сронили
Засохших, одному мне ведомых цветов.
О, как ничтожно всё! От жертвы жизни целой, От этих пылких жертв и подвигов святых - Лишь тайная тоска в душе осиротелой Да тени бледные у лепестков сухих.