А я — не знаю я иль ты? —
С междупланетной высоты,
Волнуясь, мучась и любя,
Твоими жадными глазами
Гляжу, прищурясь, на себя,
Как на портрет в зеркальной раме.
«Я в руку камушек беру…»
Я в руку камушек беру
И согреваю его своим дыханьем,
И вот он исчезает, он превращается в змею,
Свисающую с гибкой ветки ивы,
В благоуханное дыханье сонных роз,
В прозрачное очарованье
Июльской лунной ночи и
Ширококрылым вдохновеньем
Перелетает океан,
Чтоб звёздной музыкой наполнить слух
Мне незнакомого поэта.
А я испуганно гляжу
На узкую свою ладонь
И начинаю
Взволнованно, как в полусне,
Ритмично повторять слова,
Слова, что прозвучат
В ещё никем не созданных стихах,
Преображая
До дыр и вдрызг изношенную тему
О жизни,
смерти
и любви.
«Луна качается на облаках…»
Луна качается на облаках,
То умирая, то воскресая.
Нет, я в жизни совсем другая,
Чем в стихах.
Так, скажите, с какой же стати
Стану вам я, мой друг читатель,
Под обманчивою луной
Назначать свидание с собой?
«Нежданно, хоть, пожалуй, зря…»
Ирине Сабуровой
Нежданно, хоть, пожалуй, зря,
В ночь на восьмое октября
Открылся мне и стал понятен
Тот хрупкий параллельный мир,
Где вздохи муз, и всплески лир,
И много звездных пятен,
Где все пути ведут к добру,
Где жизнь похожа на игру,
На зеркало в хрустальной раме,
Где нет ни дерева, ни пня,
Три тигры смотрят на меня
Почтительно, зелеными глазами.
«Но была ли на самом деле…»
Георгию Иванову
Но была ли на самом деле
Эта встреча в Летнем саду
В понедельник, на Вербной неделе,
В девятьсот двадцать первом году?
Я пришла не в четверть второго,
Как условлено было, а в пять.
Он с улыбкой сказал: – Гумилёва
Вы бы вряд ли заставили ждать.
Я смутилась. Он поднял высоко,
Чуть прищурившись, левую бровь.
И ни жалобы, ни упрёка.
Я подумала: это любовь.
Я сказала: – Я страшно жалею,
Но я раньше прийти не могла.
Мне почудилось вдруг – на аллею
Муза с цоколя плавно сошла.
И бела, холодна и прекрасна,
Величаво прошла мимо нас,
И всё стало до странности ясно
В этот незабываемый час.
Мы о будущем не говорили,
Мы зашли в Казанский собор
И потом в эстетическом стиле
Мы болтали забавный вздор.
А весна расцветала и пела,
И теряли значенья слова,
И так трогательно зеленела
Меж торцов на Невском трава.
«Дни лучезарней и короче…»
Георгию Иванову
Дни лучезарней и короче,
Полны тревогой звездной ночи,
И снова наступает осень
Золототканным торжеством.
О, до чего же мир несносен
В однообразии своем!
Однообразье красоты,
Однообразье безобразья,
Однообразные черты
Всех этих «я» и этих «ты»,
Однообразие веселья,
Однообразие тоски,
Круговращенье карусели,
Взлет и падение качелей,
Часы, минуты, дни, недели
Горят, как ночью мотыльки,
На белом пламени тоски,
На черном пламени похмелья
Воспоминаний.
«В чужой стране…»
Я во сне и наяву
С наслаждением живу.
И.О.
В чужой стране,
В чужой семье,
В чужом автомобиле…
При чем тут я?
Ну да, конечно, было, были
И у меня
Моя страна,
Мой дом,
Моя семья
И собственный мой черный пудель Крак.
Всё это так.
Зато потом,
Когда февральский грянул гром –
Разгром
И крах,
И беженское горе, и
Моря – нет – океаны слез…
И роковой вопрос:
Зачем мы не остались дома?
Давно наскучивший рассказ
О нас,
Раздавленных колесами истории.
Не стоит вспоминать о том,
Что было. Было, да прошло
И лопухом забвенья поросло…
… Хрустальный воздух Пиренеи.
Всё безрассудней, всё нежней
Вздыхает сердце.
На высоте трехтысячеметровой –
Где снег небесно-голубой —
Жизнь кажется волшебно новой,
Как в девятнадцать лет
На берегах Невы.
Орел бесшумно со скалы
Взметнулся ввысь
И полетел
К Престолу Божьему,
Должно быть.
— Мгновение, остановись!
Остановись и покатись
Назад:
В Россию,
В юность,
В Петроград!
Крик сердца,
До чего банальный крик,
Лишенный волшебства
И магии
Ведь знаю я,
Что этот миг
Не остановится
И не покатится назад,
И не вернутся мне
Моя страна,
Моя семья,
Мой дом,
Мой черный пудель Крак.
Я не многострадальный Иов,
Который после всех утрат
Стал снова славен и богат –
Славнее и богаче во сто крат.
Не будет у меня, как у него,
Ни сыновей, ни дочерей,
Ни сказочных дворцов,
Ни рощ оливковых,
Ни аравийских скакунов,
Верблюдов, коз, овечьих стад,
Ни шелковых ковров,
Ни слуг покорных,
Ни драгоценностей библейских…
Не будет ровно ничего
И никого.
Не будет даже канарейки,
Герани на окне,
Зеленой лейки —
То, что доступно каждой швейке,
Но недоступно мне.