Из цветов тебе я сделал веник,
И росу стряхнув, сказала ты:
— А в Париже нужно много денег
За такие заплатить цветы.
2. «Солнца нет, но луч последний…»
Солнца нет, но луч последний,
Луч прощальный, луч заката,
Сделав в небе тучу медной,
Отлетает вдаль куда-то.
Час подходит: восемь, девять.
Час подходит — девять, десять.
Ты ко мне подходишь слева,
Заплетая в косы месяц.
«Когда цветок естественно увянет…»
А. Присмановой
Когда цветок естественно увянет, —
Никто ведь лепестков не соберет…
А этот вот, свой краткий век протянет,
Пока страницу книги бережет.
Но для него, быть может, лучше б было
Мгновенье лишнее в полях цвести,
Чем бездыханным меж страниц унылых
О солнце, влаге и земле грустить.
«В сугробах, словно в белых дюнах…»
В сугробах, словно в белых дюнах,
Мерцают дальние огни.
В зеленоватом свете лунном
Метет метелица, звенит
Крылами в бурьяне, покрытом
Сосульками, как хрусталем.
В такую ночь в степи открытой
Я потерял мой отчий дом.
«Мчится время… В лавках и аптеках…»
Мчится время… В лавках и аптеках
Говорят приятные слова.
Но нужна, быть может, человеку
Только под глазами синева,
Только бесконечное деленье
На того, кто прав или неправ.
А когда от мелких увлечений
Оттолкнет тебя другая явь —
Будет мир, почти как у слепого,
В твой особенный преображен.
Ведь недаром музыкой и словом
Человек еще вооружен.
«Я люблю, когда в окошке вьются…»
Я люблю, когда в окошке вьются
Хлопья снега, — чем они белей,
Больше чем и чем быстрей несутся,
На душе тем чище и светлей.
Что мне в них? Быть может, не из тучи.
Но из рая белый этот рой?
Нет, они на языке могучем
Русской крови говорят со мной.
Говорят на языке неслышном
С памятью особенной моей.
Снег идет, а грудь сильнее дышит.
Снег идет, а на душе теплей.
«Что я могу? И как я воспою…»
Что я могу? И как я воспою
В конце тяжелой, безотрадной эры,
Европа, сквозь глухую ночь твою
То солнце, что взойдет над жизнью серой.
И заблестит на утренней росе
Сияньем новым найденного слова?
Из старых песен перепеты все,
А новое споет рожденный новым.
«О первой горестной весне…»
О первой горестной весне,
Ее высоком настроеньи
Всегда напоминает мне
Грозой задетое растение.
Шел дождь и благодатью был
Для трав лесных и для деревьев.
Но сумрак неба раскроил
Свет ослепительный и древний.
И пошатнулся светлый клен,
С ожогом черным в черном дыме.
И навсегда отмечен он
Между деревьями другими.
«Было с колесом работы много…»
Было с колесом работы много,
Наконец прижал его болтами.
Вышли звезды над глухой дорогой,
Над ее большими тополями.
Отражаясь отраженьем бледным,
У руля, в стекле пустой машины,
Я лицом к лицу как будто еду
В молчаливой, голубой пустыне.
Дальняя дорога, словно ремень,
Тянется меж тополей высоких.
По бокам зеленых веток темень,
Выше звезды катятся потоком.
Верхняя дорога освещает
Нижнюю дорогу тусклым светом.
Жизнь мою не так ли разделяет
Верхний, звездный путь и темный этот?
С БОРУ ПО СОСЕНКЕ (Париж, 1974)
Цветы
1. «Прекрасному трудно, словно в аду…»
Прекрасному трудно, словно в аду,
Не взлететь, не запеть, не шелохнуться,
Молчат неподвижные розы в саду,
А листья шумят и ветви гнутся.
2. «Молчание небес — это тайный зов…»
Молчание небес — это тайный зов,
Повторяемый дивным молчаньем цветов.
И для всех говорящих, для всех языков —
На зеленых кустах пунцовая кровь.
3. «И роза цветет, раскрывая бутон…»
И роза цветет, раскрывая бутон,
Над ней распростерта безмолвная синь
Между небом и розой — огромный сон.
Цветы — это голос души пустынь.
4. «Поэзия тоже хотела б — молчать…»
Поэзия тоже хотела б — молчать,
Не листьями быть, а самим цветком
Свой голос в молчанье цветов обращать.
Над шумом листвы, над зеленым кустом…
Станишевицы
1. «Как прекрасно в солнечную осень…»
Как прекрасно в солнечную осень
Пожелтели клены у крыльца.
Я веду, среди высоких сосен,
Светлого, как солнце, жеребца.
Этого красавца из России —
В Польшу амазонка привела.
С жеребцом, приятелем Марии,
У меня сердечные дела.
Я его целую в шею, в ноздри,
Чувствую от шерсти золотой —
И Россией пахнет теплый воздух,
И Марии нежной теплотой.