Собрание стихотворений

В последние два года своего пребывания в России (1730–1731), несмотря на личные неудачи, Антиох Кантемир с большим увлечением отдается научным занятиям и литературному творчеству.

В 1730 году он закончил работу над переводом «Разговоров о множестве миров» Фонтенеля, представлявших собою популярное изложение гелиоцентрической системы Коперника.

Рукопись перевода «Разговоров о множестве миров» Фонтенеля была сдана А. Кантемиром в Академию наук для напечатания в 1730 году. Однако только через 10 лет, в 1740 году, книга была издана.[2]

Из поэтических произведений в течение 1730–1731 годов, не считая мелких стихотворений, А. Кантемиром были написаны: первая (и единственная) песнь поэмы «Петрида», а также III, IV и V сатиры.

Особое место среди названных сатир принадлежит сатире IV («К музе своей»); она посвящена изложению эстетической программы автора и содержит ряд автобиографических признаний. По простоте и естественности построения, по ясности языка и искренности тона — это одна из лучших сатир Кантемира. Сатира представляет собой своеобразный диалог между автором и его музой. Автор знакомит музу с рядом лиц, недовольных его сатирою: одно из них обвиняет сатирика в безбожии, другое строчит на него донос за поношение духовенства, третье готовится привлечь сатирика к судебной ответственности за то, что он своими стихами против пьянства якобы умаляет «кружальные доходы». Положение автора безвыходно:

А лучше век не писать, чем писать сатиру,
Яже ненавистна мя, творца, чинит миру.

Однако попытка сатирика заняться сочинением од и эклог также не приводит к успеху, и за нею следует признание автора;

Рифмы не могу прибрать, как хвалить желаю;
Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,
С трудом стишка два сплету, да и те неспелы...

В результате автор приходит к решению, что сатира — его призвание и что он будет продолжать писать сатиры, какими бы неприятностями это ему ни угрожало.

Хоть муза моя всем сплошь имать досаждати,
Богат, нищ, весел, скорбен — буду стихи ткати.

Автора приводит к такому решению не столько его природная склонность к комическому, сколько его твердое убеждение в том, что искусство должно изображать действительные, а не вымышленные события. Он отказывается писать эклогу, посвященную Ирисе, потому что Ирисы нет в жизни:

И не смешон ли б я был, коль, любви не зная,
Хотел бы по Ирисе казаться здыхая,
А Ирис вымышленна — не видывал сроду;
Однак по ней то гореть, то топиться в воду,
И всечасно сказывать, что вот умираю,
Хоть сплю, ем сильно и в день ведро выпиваю.

Требуя от литературы сближения с жизнью в смысле правдоподобия литературных произведений, сатирик выдвигал вместе с тем требование правдивости, выражения в литературе нравственной истины, социальной справедливости, понимаемых в духе просветительской идеологии XVIII века.

Не могу никак хвалить, что хулы достойно, —
Всякому имя даю, какое пристойно;
Не то в устах, что в сердце, иметь я не знаю:
Свинью свиньей, а льва львом просто называю.

Сатира III «О различии страстей человеческих» и V («На человека», позднее получившая название «На человеческие злонравия вообще») как по теме, так и по содержанию имеют ряд сходных черт. Если в I и II сатирах осмеивались пороки определенных сословий или социальных групп, то в сатирах Ш и V осмеиваются пороки и страсти как таковые, как страсти вообще. Так, например, в III сатире выставлена галерея портретов, посвященная изображению людей, одержимых различными пороками или страстями: скупостью, расточительностью, ханжеством и т д.

2

О значении, которое приобрела эта книга в развитии русской научной и общественной мысли XVIII века, позволяет судить возбужденное в 1756 году против нее церковником М. П. Абрамовым дело, как против атеистической «богопротивной книжичищи», сеющей «сатанинское коварство». Тогда же решением Синода перевод Кантемира был конфискован. В 1761 году в результате наступившего после смерти императрицы Елизаветы Петровны ослабления церковной реакции книга Фонтенеля в переводе А. Кантемира была издана вторично, а в 1802 году последовало новое, третье ее издание.