- Вот как! Не слыхал еще я такой мудрости!
- И не то еще узнаешь, государь, - возразила смелая женщина. - Коли заведешь, что в одном дому да два хозяина будет, так и станут хитрить. И нельзя иначе, государь Иван Васильевич... Тебе служи, да и вперед заглядывай. Надо ведь и будущему царю угождать...
Последние слова Софии, как удар ножа, подействовали на Ивана III.
Стремившийся к самодержавию, он сам готов был отказаться от него, увлеченный мыслью закрепить право престолонаследия. Советы бояр явились эгоистичными, а он поверил их разумной искренности...
"А сын его Иван... еще не получив желанного признания, он уже позволяет себе нарушать волю отца. Что же будет потом?"
Иван Васильевич внимательно выслушивал речи жены.
София рассказывала ему, что Иван все ездил мимо окон Насти, а теперь, благодаря пособничеству одной из мамушек боярышни, имеет с Настей тайные свидания. Князь Холмский на войне; у Насти нет матери, и она гостит у тетки, что живет возле дворца. Сквозь калитку в уединенной части сада сходятся влюбленные, и, кто знает, может быть, получив власть, Иван сумеет упросить митрополита нарушить брак с Еленой и дочь Холмского сделается государыней...
София Фоминишна хорошо знала характер Ивана III и умела выбирать выражения, задевавшие его за сердце.
Цель молодой женщины была достигнута. Досада и недоверчивость загорелись в душе Ивана, и он мысленно решил, что предоставлять сыну большую власть было бы слишком опасно.
- Сам я хочу их видеть! - сказал Иван суровым тоном.
- Приходи, государь, хоть сегодня ввечеру... Может, и накроешь голубков...
- И если это окажется правдой, тогда... Нет, Иван, не бывать твоей власти! Не умеешь в малом повиноваться, не получишь и большего...
В это мгновение крошечные, пухлые ручонки уцепились за опущенную руку Ивана Васильевича и на колени к нему, звонко смеясь, карабкался малютка сын Вася.
- Птенчик ты мой! Милый! - умиленным тоном произнес государь, любуясь тому, с какою настойчивостью карабкался ребенок и как блестели его глазки. - О, да молодец же ты, Васюта! Так! Так! Хватайся! Что взял в руки - никогда не уступай. Помни: се мое, а то - тоже мое! Гляди-ка, Фоминишна, каков у нас сынишка! Сам влез... Я не помогал ему. Сильный будет!..
Молодая мать горделиво улыбалась, но даже в эту минуту, посвященную родительской нежности, она не могла забыть точившей ее мысли.
- На что ему сила! - грустно вымолвила она. - Не ему придется Русью править... Не ему доведется счастье продолжать великое дело отцовское!
- Эх, Фоминишна, что загодя плакаться! - перебил Иван, недовольный, что впечатление семейного счастья и то отравляется политикой. Он жаждал отдыха, а София, следуя своему плану, пользовалась всяким случаем, чтобы утвердить свою идею.
Иван Васильевич нежно ласкал краснощекого, бойкого мальчика, и в выражениях, которые невольно срывались у него, звучал отклик на тайные думы, слышалась горечь...
- О, из тебя будет прок. Ишь крепыш какой! Эх, Васюта, кабы ты да пораньше родиться догадался! Я бы тебя... на охоту с собою взял... Хочешь на коне покататься, а? Так вот конь бежит: топ... топ...
Отец проснулся в царе, и только родительские ощущения волновали его, а София мысленно молилась, чтобы вразумил Бог Ивана и отвратил его сердце от недостойного сына к достойнейшему, к ее ребенку...
Когда Иван ушел к себе, София позвала Иду.
- Вечером придет государь... хочет сам видеть их! - сказала молодая женщина и с тревогой посмотрела на гречанку.
- Увидит! Что есть, того не скроешь!
- Ида, помни свою клятву! Если все это окажется обманом, если разгневается государь...
Старуха взглянула на малютку, беззаботно игравшего на ковре у ног матери, и, упав на колени, простерла руки к образу:
- Ида не лжет! Ида умеет быть преданной! Ида не отступит от своей клятвы! Настя и он будут в саду...
- А... Елена?.. Ей ты скажешь?
- Она уже знает все, - не поднимая головы, прошептала старушка и отвернулась.
- Мне страшно, Ида... Недоброе тут что-то...
Гречанка быстро поднялась с колен и горячо, со страстью, заговорила:
- Недоброе?! А с тобою, моя царица, с тобою, они добром поступают? Да? Ты не ведаешь, зачем просила Елена Стефановна Наталью вернуть? Не знаешь, что на твою жизнь они умышляли? Нет? Младенца Божьего, Васюту нашего, и того щадить не хотят... Не могу я доводить до тебя, государыня, все изветы и злобу боярские, но ты ведаешь: пса верней твоя Ида старая... И во сне и наяву одна у меня дума сладкая: увидать нашего голубя, птенчика милого, на московском престоле... Пусть умрет старая Ида! Пусть в яму ее закопают, как пса, а не придется им торжествовать над греческою кровью!
Глава XI
САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ
Наступил вечер.
Великий князь, Иван Молодой, задумчиво бродил по саду, прислушиваясь к каждому шороху, и румянец появлялся на его бледных щеках, а глаза начинали лихорадочно блестеть.
Заветное желание его повидать Настю и обменяться с нею несколькими словами готово было исполниться. Девушка склонилась на уговоры Зины и на советы лукавой Марфы, говоривших, что Иван Молодой истосковался до недуга и болен сердцем.
И самой Насте страстно хотелось видеть царевича в последний раз, чтобы проститься с ним и покинуть родную семью. Она сказала отцу, что желает поступить в монастырь, и Холмский не решался насиловать волю дочери.
Он знал ее сердечное горе и жалел бедную девушку.
Ни царевич Иван, ни скромная, кроткая Настя не подозревали, что являются жертвами интриги.
Ида и Марфа ловко подстроили всю эту комбинацию, и даже Зина, принимавшая участие в судьбе Насти, не думала, что ей выпала роль предательницы.
Назавтра царевичу предстояло ехать к войску и, быть может, лишиться жизни, отстаивая принцип самовластия, которому в душе он совершенно не сочувствовал; он должен надолго покинуть Москву и потеряет возможность даже издали взглянуть на милую девушку.
Как обрадовался царевич, когда шепнула ему Зина, что Настя придет к калитке.
В этот день он был особенно ласков с Еленой и с сыном, как будто заранее искупая свой невинный поступок. Царевич не замечал, что глаза жены ревниво следят за ним, что молодая женщина гневно кусает губы и нетерпеливо ждет вечернего часа.
На половине Софии Фоминишны тоже волновались и тревожились, но и повода не давали заметить, что знают что-либо. Две партии взаимно обманывали друг друга и, восхищаясь своею хитростью, считали противников забавными глупцами.
Зина подружилась с Настей, временно гостившей у тетки, Татьяны Дмитриевны Холмской, и, узнав ее горе, всей душой жалела девушку. Они гуляли по саду, обнявшись, и откровенно разговаривали обо всем, что может занимать юные головки.
Устраивая для подруги тайное свидание, Зина и о себе позаботилась. Ей хотелось повидаться с Артемием, и сегодня сговорились они встретиться в саду.
- Приди, Артемий, непременно, - сказала Зина. - Надо мне тебе одно дело сказать.
- Хорошо, приду! - спокойно отвечал Артемий, любивший болтать и смеяться с бойкой девушкой.
Незадолго до вечера, когда Зина распевала какую-то песенку, София Фоминишна незаметно очутилась сзади нее.
Увидав государыню, девушка вспыхнула.
- Что так весела ты, Зина? Чему радуешься?
- Хорошо мне жить возле твоей милости, государыня! Добрая ты, ласковая к сироте... Другим у отца с матерью не так хорошо живется...
- Ничего у тебя нет на душе, чтобы ты мне сказать хотела? - спросила София.
- Нет, государыня... Ничего нет.
- Правда? Меня ты обманывать не станешь?
Зина покраснела еще больше.
Единственный секрет ее: двойное свидание, назначенное на этот вечер... Но разве посмеет она сказать, что любит Артемия?..
- Правда... - прошептала Зина.
"Вероятно, она сама ничего не знает или не понимает!" - подумала София, ощущая смутное неудовольствие из-за интриги Иды и опасаясь за ее исход.
Царевич Иван пришел в сад значительно раньше, чем следовало, и, бродя по лугу, время от времени поглядывал на дворцовые сени и различные переходы, с которых видны были и калитка, и лужок.