В ту же ночь Иван захворал и, лежа на кровати, бредил, метался, грозил кому-то, а потом, обливаясь слезами, умолял не губить ее, пощадить, пожалеть.
Елена не отходила от постели мужа.
Предупрежденная Патрикеевым о грозящей Ивану опасности, молодая женщина подавила в себе и ревность, и досаду.
Она бросилась на лужок, где находились царевич и Настя, оттолкнула испуганную девушку и заняла ее место.
Когда Иван убедился в своей ошибке, он круто повернулся и направился ко дворцу. Проходя мимо ближайшего куста, он увидел распростертое и безжизненное тело девушки. Настя лежала без чувств.
Иван Васильевич сделал вид, что не замечает несчастной. Его гнев был подавлен мужественным поступком Елены, и он душевно сожалел о невестке.
На половине Софии Фоминишны, где трепетно ожидали окончания драматического эпизода, старуха Ида и Марфа прильнули к окну, стараясь разглядеть, что делается там, на опушке рощи...
София переживала мучительные мгновения.
Но враг был силен и могуч. Так или иначе, но его нужно было свалить, а кто решится бросить укор матери, всеми помыслами стремившейся к счастью своего сына?!
Настю подняли в саду без чувств, Елена приказала перенести ее в одну из дальних клетей и поручила наблюдение Стовиной, своей приближенной и любимице. В душе Елены вслед за порывом доброты появилось ощущение мучительной злобы, и она не без наслаждения думала о той минуте, когда возвратится отец несчастной девушки и оскорбленная жена потребует грозного наказания злой разлучнице.
Точно угадывая, какие мысли занимают Елену, Иван Молодой невыразимо страдал. Ему хотелось оградить Настю от всяких неприятностей, а между тем, прикованный к одру, он не мог подняться, не мог заступиться за девушку, принять свои меры.
Царевичу страстно хотелось знать, что сталось с Настей после той минуты, когда Елена очутилась на опушке рощи, а Настя упала без чувств за ближайшим кустом.
Но спрашивать о ней царевич не решался, да и кому мог бы он задать подобный вопрос?
Елена выказывала по отношению к мужу исключительную нежность и заботливость, прислужники стремились предупреждать всякое желание больного, но бояре, узнав, что царь Иван Васильевич негодует на сына, боялись прогневить его, выражая к опальному царевичу сердечное участие.
Даже Ряполовский и Патрикеев будто изменились и уже не льстили Елене и Ивану так щедро, как прежде. Общий баловень, отрок Дмитрий, уже не призывался в комнаты Ивана III, и о нем почти забывали.
В качестве слабого больного, царевич Иван не мог так четко сознавать свою опалу, но для завистливой и гордой Елены каждая мелочь являлась ударом ножа.
"Прежде они не смели так поступать с нами! - думала она. - А теперь нарочно стараются унизить и досадить. О, только бы поправился Иван... Я скажу ему тогда, по чьей милости попался он... Знаю я, чьи это штуки!"
И в первый раз, как только удалось Елене остаться наедине с Софией Фоминишной, она воспользовалась удобным случаем.
София зашла проведать Ивана, но царевич почивал, и государыня осталась в комнате Елены. Она преодолела свои чувства и даже приласкала внука.
Елена со злобою следила за каждым движением Софии. Она радовалась, что ребенок, точно угадывая врага в государыне, смотрел исподлобья, не отвечал на ее вопросы и жался к матери, шепча ей что-то.
- Что он говорит тебе, Елена? - с принужденной усмешкой спросила София.
- Не смею сказать, государыня! - вызывающим тоном отвечала она.
- Давно ли стала такою робкою?
- Еще некогда было мне сильною стать, государыня. Под чужою волею живем, и голова поневоле клонится...
София вспыхнула. Она поняла намек.
- Жена царевича ни перед кем головы не клонит! Конечно, по чести и по правде живши.
- И другие не по правде живут, а только слова никто молвить не смеет. Ты вот спрашивала, государыня, об чем Митя шепчет. А он сказал: "Я боюсь ее!" Тебя все боятся, государыня!
Смелая речь Елены не понравилась Софии.
- Погоди, поправится Иван, я попеняю ему, что тебе много воли дает. Молода ты еще. Старших почитать должна.
- Если старший, да враг, тоже почитать прикажешь?
- Полно, Елена... Не гневи Бога! Ты за Ряполовским да за Патрикеевым, как за каменной горою. Тебя бояться приходится.
- А кто царевича погубил? Кто? Не ведаешь, государыня? Кто шепнул государю, чтобы в рощу пошел?.. Кто под гнев отца сына подвел?
- Ты забываешь, Елена, с кем говоришь! - величаво прервала ее София. - Опомнись!
Но в жилах Елены тоже текла южная кровь. Она не могла долее сдерживаться и дрожащим от гнева голосом высказывала обвинения против мачехи своего мужа. Отчаяние и страх потерять супруга придавали ей небывалое мужество, и София Фоминишна с удивлением смотрела на молодую женщину.
До сих пор Елена тайком злобствовала против сильной соперницы, а теперь высказывалась с беспощадной откровенностью. Государыня не перебивала ее. Знать планы врага, проникнуть в его замыслы являлось крайне важным.
- Ты, София Фоминишна, подвела царевича под гнев царя-отца, только не радуйся... Только бы встать с одра Ивану Ивановичу, и не будешь ты величаться по-прежнему. Скажет Иван царю все, сведал теперь и подсылы твои и хитрости. Заговорит у царя жалость к сыну. Бояре как один человек встанут за правое дело. Не доведется тебе, государыня, на сынка своего радоваться. Как ты от моего Мити отвратила сердце царское, так и тебе придется горя хлебнуть...
- Не ты ли нальешь мне?
- Кто ни нальет, а пить тебе придется.
- Смотри, Елена, не на свою ли голову каркаешь?
- Не боюсь я тебя! Делай что хочешь! - вне себя крикнула молодая царевна, прижимая к своей груди испуганного сына. - Ты и так отняла у меня все, все. Ты тешилась моей тоскою по Ивану, и твои соглядатаи помогали Насте-разлучнице. Из-за тебя Иван лежит при смерти. А ты не позволяешь отцу взглянуть на сына... Даже этот малютка, сыночек мой бедный, и тот помешал тебе. Наговорила ты на него деду, сказала, что он в мой род пошел, и охладел Иван Васильевич к своему внуку единственному. Не холит, не ласкает, как прежде. Все-то ты, все для своего птенца захватить ладишься, а не думаешь о смертном часе... Может, и веку-то ему Бог не даст!
София побледнела. При одной мысли о возможности потерять сына, своего ненаглядного Василия, ей делалось жутко и страшно.
"Уж не злоумышляют ли на жизнь моего Васи?" - подумала София и бросила в лицо Елене резкую фразу:
- Не того ли ради хотела ты Наталью Полуэктову к себе в палаты взять? Что же, попроси царя еще раз, может, и смилуется, исполнит твое желание. Хочешь, и я попрошу, замолвлю словечко.
Елена вся дрожала.
Ее подозревали в злом умысле, а она знала по опыту, чем могло окончиться такое подозрение. Ни положение, ни царственная кровь - ничто не спасет, если разгневается государь, если София шепнет супругу умелое словечко. Молодая женщина раскаивалась в своей вспышке и боялась, что Иван рассердится на нее за подобное вмешательство, нарушающее его планы.
- Я вовсе не нуждаюсь в Наталье. Родичи ее просили, оттого и я...
- Полно, Елена... Не с дитятей говоришь ты... Знаю я ваши замыслы. Только берегись. Не тебе тягаться со мною!
- И не тягаюсь я. Где мне...
- Чего не тягаешься. Намедни, знаю, ты даже обещала Перебоевой Анне за ее мужа хлопотать. Подарки взяла... Собираешься царской милости просить. Смотри, Елена, как бы каяться не пришлось да самой дары носить.
- Лгут тебе, государыня, наушники! Клевещут они!
- Увидим, ложь или правду сказывали, увидим! Дело не за горами. Обещала ты Перебоевой свою милость и заступничество, вот и поглядим, сколько твоей силы и воли есть...
Елена стояла растерянная после ухода Софии, а затем, порывисто обнимая своего сына, горько зарыдала.
Она сознавала неизбежность поражения, если только Иван не поправится, если царь будет на него гневаться.
София и ее сторонники возбуждали негодование Ивана III против Ивана, а царевич, томясь жестоким недугом, не мог оправдаться, не имел возможности даже объясниться с отцом, так как София сказала супругу, что болезнь царевича и опасна, и заразна.