Дело в том, что все это порабощение мнимое. Здесь обнаруживается коренная фальшь, заключающаяся в этих возгласах. Низшие классы выступили на политическое поприще и приобрели власть вовсе не вследствие каких-либо экономических перемен и не потому, что они приобретенным ими материальным и духовным достоянием стоять выше других и являются первенствующим элементом в государстве, а единственно в силу провозглашенного средними классами начала общей свободы, равной для всех. Это начало из области промышленной и гражданской было наконец перенесено в область политическую, и тогда демократия естественно сделалась преобладающею в государстве. Но по этому самому она возможна единственно под условием свободы. Всякая власть держится тем началом, которое дает ей бытие. Свобода, рождающая общее право, ограждает вместе с тем высшие классы от посягательства со стороны низших. В этом состоит вся сила североамериканской демократии. Напротив, если бы низшие классы, следуя внушениям социалистов, вздумали отрицать то начало, во имя которого они призваны к политическому праву, если бы они захотели воспользоваться властью для своих частных целей, то дело немедленно приняло бы иной оборот. Тут в острых явлениях обнаружилось бы противоречие между обладанием верховною властью и фактически низшим положением облеченного ею класса. В результате не фактическое положение было бы поднято к уровню права, что немыслимо и что при малейшей попытке повело бы к разрушению общества, а наоборот, право низошло бы на уровень фактического положения, что одно согласно с устройством человеческих обществ и с законами человеческого развития. Естественный перевес богатства и образования непременно возьмет свое, и тогда окажется еще раз, что появление на сцену социализма служит знаком падения демократии. Таков единственный исход, к которому может привести мнимое историческое преобладание низших классов. В действительности низшие классы только до тех пор способны сохранить за собою политическое право, пока они добровольно подчиняются руководству высших; в противном случае все это здание должно рухнуть.
Таким образом, исторические взгляды социалистов-метафизиков со всех сторон оказываются несостоятельными. Их исторические начала представляют извращение метафизики, из которой они извлечены, а в приложении они являются искажением истории и посягательством на здравые основания политики. Насколько истинно философские воззрения на историю, выработанные идеалистическою школою, глубоки и плодотворны, настолько одностороннее развитие их социалистами ведет к превратному пониманию вещей. Вместо положительного развития является отрицание всего прошлого, а вместе и всего существующего порядка вещей, вместо завершения общественного здания государством получается извращенный идеал государства, поглощающего все частные элементы, следовательно, отрицающего и свободу, и собственность, и наследство, и гражданское общество, одним словом, весь тот общественный быт, который служит ему основанием и без которого оно останется на воздухе. Противоречие господствует тут с начала до конца.
Посмотрим теперь, что скажет нам реализм.
Отвергнув метафизику, реализм не отверг однако раскрытого метафизикою закона исторического развития. Факты слишком громко подтверждают в этом случае результаты умозрительной философии. Но отнявши у этого начала метафизическое его основание, реализм тем самым лишил его внутреннего смысла. Вследствие этого последователи чистого опыта, когда они пытаются объяснить проистекающие из этого начала исторические явления, принуждены прибегать к самым невероятным натяжкам или запутываются в безвыходных противоречиях.
Провозглашение исторического развития как верховного закона, управляющего всем движением человеческих обществ, мы находим уже у первого представителя современного реализма, у Огюста Конта. "Понятие, которое наиболее отличает собственную социологию от простой биологии, - говорит он, - есть основная идея безостановочного прогресса, или, лучше, постепенного развития человечества"[350]. Это развитие состоит в том, что высшие способности человека, "сначала сравнительно дремлющие, мало-помалу принимают вследствие более и более широкого и правильного упражнения все более и более полный полет в общих границах, положенных основным организмом человека". Огюст Конт предпочитает слово "развитие", означающее простое действие основных способностей, вечно присущих человеку и составляющих совокупность его природы, слову "совершенствование", которое слишком неопределенно и подлежит ложным толкованиям, хотя он признает, что развитие влечет за собою улучшение как самых способностей, так и проистекающего из них быта, следовательно, совершенствование человека (IV, стр. 378-387).
Как же объясняется этот закон? Несмотря на то что по теории Конта мы внутренней природы вещей не знаем и можем исследовать только управляющие ими законы, то есть постоянную последовательность и сходство явлений (I, стр. 4-5; VI, стр. 702-7), однако при определении развития он считает нужным отправиться от природы человека. Всякий закон общественной последовательности, говорит он, даже указанный со всевозможным авторитетом историческою методою, может быть окончательно принят только тогда, когда он рационально связан, прямо или косвенно, с положительною теориею человеческой природы (IV, стр. 466). Сущность этой природы определяется тем свойством, которое отличает человека от животных, то есть разумом. Вследствие этого Конт преобладающим началом исторического развития признает развитие разума. История общества есть главным образом история человеческого разума (IV, стр. 647-649).
Все это, хотя не совсем последовательно, но совершенно верно. Но вот в чем состоит затруднение: именно эта высшая способность, которая должна владычествовать над всеми другими, первоначально находится в состоянии оцепенения. Она выступает с достаточною силою только на высокой ступени общественного развития, для которой, говорит Конт, она очевидно предназначена (стр. 624). Мало того: по природе не только влечения имеют "энергическое преобладание" над умственными способностями, но последние, говорит Конт, "естественно наименее энергичны из всех, и деятельность их, чуть она продолжается одинаковым образом в известных размерах, производит у большинства людей настоящую усталость, скоро становящуюся невыносимою". И тем не менее, замечает Конт, именно от упорной деятельности этих способностей зависят все изменения человеческого существования, "так что вследствие печального совпадения (par une deplorable coincidence) человек всего более нуждается в той деятельности, к которой он наименее способен" (стр. 543-544).
Такое же противоречие обнаруживается и в практических свойствах человека. "В совокупности нашего нравственного организма, - говорит Конт, - наименее возвышенные и наиболее специально эгоистические инстинкты имеют несомненный перевес над более благородными наклонностями, прямо относящимися к общежитию". А между тем, хотя "наши общежительные влечения и постоянством и энергиею, к несчастью, гораздо ниже влечений личных", общее счастие зависит именно от удовлетворения первых (стр. 550-551).
Вследствие этого, по признанию Конта, человеческое развитие только отчасти может называться естественным, отчасти же оно носит на себе характер искусственный. Оно "естественно тем, что оно стремится дать большее и большее преобладание существенным свойствам человечества в сравнении с животною природою, установивши владычество способностей, очевидно предназначенных управлять всеми другими; но вместе с тем оно является в высшей степени искусственным, ибо оно состоит в том, чтобы дать посредством надлежащего упражнения наших способностей тем большее преобладание каждой из них, чем она первоначально менее энергична" (стр. 630-631). Отсюда вечная и необходимая борьба между человеческою и животною природою, борьба, которою наполняется история.
Таким образом, по теории Конта, развитие состоит в том, чтобы поставить наверх то, что находится внизу, дать силу тому, что слабо, и наоборот, оттеснить вниз то, что стояло наверху, ослабить то, что было сильно. Если таково проявление природы развивающегося существа, то нельзя не сказать, что это проявление есть вместе полное ее извращение. И к довершению трудности эту искусственную операцию должна произвести сама эта природа над собою. В то время как в ней преобладают одни наклонности, она должна дать перевес другим. Каким же образом это возможно?