Заторможенно киваю головой, отвечая:
— Конечно.
— Вы не обязаны этого делать, — взяв меня за руку и сжав, мягко говорит.
— Я понимаю…
И тем не менее от моего выбора зависят судьбы шестерых матерей и их детей. Двенадцать жизней против одной… Ответ очевиден. И он очевиден не только для меня, но и для всех. Особенно, для полковника Яковлева, который как только преступник объявил свое последнее требование, зыркнул на меня так, точно это по моей указке мерзавцы решили ограбить банк и взять заложников. И чего ему злиться, спрашивается? Он освободит часть женщин и всех детей. Скорее всего за это получит звездочки на погоны и премию.
— Мы вам очень благодарны, Женя. Поверьте моему опыту, если преступник вышел на контакт, и тем более так быстро согласился обменять заложников, то есть шанс, что вас всех скоро отпустят.
Шанс из скольки? Один из ста?
— То есть преступники одумаются и сдадутся? — скептически замечаю, и психолог виновато отводит глаза.
Сама же понимает, что это бред сивой кобылы. Если меня согласились обменять, значит им нужен журналист. Для чего? Это хороший вопрос. Возможность узнать у меня будет, хочу я того или нет.
— Женя, подойдите сюда, — зовет меня Борис Петрович.
— Все обязательно будет хорошо, — напоследок шепчет мне психолог, ободряюще улыбаясь.
Кивнув, выдавливаю из себя кислую улыбку в ответ и иду к полковнику, который ждет меня в фургоне.
— Женя, я не психолог, — сходу начинает он, — не буду тебя успокаивать и говорить, что все будет в порядке. Мы не можем знать, что тебя там ждет. Для чего-то им нужен журналист. Тебе уже выдали инструкции, как себя нужно вести?
— Да, — киваю головой.
Самое основное, не допускать действия, которые могут спровоцировать преступников открыть огонь. Проще говоря, не нарываться. Также не смотреть в глаза, выполнять требования, не истерить и спрашивать разрешение на любое действие будь это даже естественная нужда.
— Хорошо, не пренебрегай ими. Вообще-то я позвал тебя сюда, чтобы попросить об одолжении… — неожиданно мнется полковник.
И это меня настораживает, учитывая, что мягкость этому человеку не свойственна. Что ему нужно?
— Ты бы нам очень помогла, если бы разрешила нацепить на себя прослушивающие устройства.
То есть рискуя жизнью, я делаю все равно недостаточно? Удивительные конечно у нас правоохранительные органы. Впрочем, разве можно судить полковника? Это его работа. А моя работа снимать и вещать новости. Сама нарвалась.
— А если они заметят?
— Не должны, — уверенно отрезает. — А если заметят, то снимут и все.
Ага, вместе со шкурой и скальпелем. И тем не менее, несмотря на всю опасность, я соглашаюсь. Через десять минут я увешана жучками, точно новогодняя елка.
— Готово! — довольным тоном изрекает специалист по прослушке. — У них могут быть заглушки, поэтому не факт что поможет. Но попытка не пытка, — подмигивает мне парень, стараясь разрядить обстановку.
Не то чтобы это помогает, учитывая, что от страха я трясусь, как осиновый лист на ветру.
Да, я трусиха. И мне за это не стыдно. Я из тех людей, которые никогда в школе не поднимали на уроке руку, чтобы не привлечь лишнего внимания. Даже странно, что при всей своей замкнутости и стеснительности, я журналист. Но эта профессия, которая мне по душе.
— Осталось пять минут, — посмотрев на свои часы на запястье, произносит полковник Яковлев. — Ждем звонка.
Эти пять минут длятся вечно. То и дело вздрагиваю от каждого шороха. Я совру, если скажу, что у меня нет мыслей отказаться. Инстинкт самосохранения буквально вопит: «Опасность! Беги!», но я игнорирую его. Я им нужна. Меня не убьют.
Когда звонит телефон, все затихают. Борис Петрович снимает трубку, отвечая:
— Полковник Борис Яковлев на связи. Слушаю.
— Ну что, полковник, готовы к обмену?
— Да, — ровным голосом отвечает.
— Предупреждаю, не вздумайте дурить. У нас в заложниках еще тридцать четыре человека. Не отдадите журналистку, будут жертвы. Я ясно выражаюсь?
— Предельно, — недовольно поджав губы, коротко кидает Борис Петрович.
— Пусть журналистка идет к главному входу. Оттуда сейчас будут выходить женщины и дети, а она зайдет.
— Понял.
Связь обрывается. Начинается суматоха. Меня выводят из фургона, что-то говорят, какие-то наставления, желают удачи, успокаивают, но я пропускаю это все мимо ушей. Сосредотачиваюсь только на том, чтобы не разреветься.
Я сильная. Сильная.
Боже, кому я вру? Я та еще слабачка! Да я от одного вида крови чуть ли в обморок не падаю!
— Женя! Женька! — кто-то хватает меня за руку и разворачивает к себе.