<tab>— Угу.
<tab>— Скажите им, чтобы нас соединили!
<tab>— Шажу… Я так рад, што ши жиу, — стараюсь громче говорить я сквозь железяки на зубах.
<tab>— И я рад, что вы живы! И ещё ко мне приходила мама того мальчика из окна. Сказала, что его зовут Марек, сказала, что он вовсе не даун, как мне сказал этот… Она сказала, что он смог позвонить в полицию и убедить их приехать, хотя ему это сложно, он аутист. Она принесла мне от него подарок — сложенного из бумаги дракона. Михаил Витальевич, вы меня слушаете?
<tab>— Угу.
<tab>— Пожалуйста, скажите, чтобы нас соединили… Мне так нужно видеть вас. Хотя бы одно родное лицо… Я так по вас соскучился. Я вас так ждал…
<tab>— Я шоже… я так рад шебя шишать…
<tab>— Вы всё мне расскажете про этого мальчика и про себя. А вы сейчас как себя чувствуете?
<tab>— Учше.
<tab>— Ну всё, хватит, — Сергей Анатольевич забрал от уха трубку и сказал туда: — Женя, хватит на сегодня. Михаилу Витальевичу нужен покой, и так сегодня тут аншлаг.
<tab>А после я действительно попросил, чтобы как-то оказаться с Женькой в одной палате, что мне это важно для выздоровления. Врач пообещал, что только через пару дней.
<tab>На следующий день ко мне впустили Божену.
<tab>— Никогда вам не прощу, что напялили мои колготки! — смеялась она, пытаясь придать визиту дружескую атмосферу. — Марек не пошёл со мной ни в какую! Дракона вот передал. У него новый уровень — драконов приручает. После того дня я уж было подумала, что у Марека произошёл какой-то сдвиг, раз он смог позвонить в полицию. Но вроде бы ничего не изменилось… В бинокль он больше не смотрит. Зато фотографирует всё подряд!
<tab>— Как же он шмог?
<tab>— Он написал речь на листочке. Она начиналась словами: «Если вы меня сейчас будете перебивать, то погибнет два человека…» Представьте, как в дежурной части сразу слушать стали! Назвал адрес, сказал, что он видел, и назвал номер машины этого маньяка. Как я испугалась, когда мне позвонили на работу, сказали, что полон двор полиции и всё из-за Марека! Прилетела, а герой сидит собачек складывает! Менты его сразу допросить захотели, но не на того нарвались! Он ни слова не сказал. Я за вас обоих отдувалась: показала снимки, рассказала вашу историю московскую, почему вы начали следить за окном напротив, про надпись «Help», про то, как мы узнали про Шатихина, про то, как вы звонили следователю со смешной фамилией. Они у нас просидели тогда часов до двенадцати, звонили в Москву. Карасик этот сказал, что приедет. Приехал?
<tab>— Угу.
<tab>— А мальчика «Еву» я в тот день и не увидела, его сначала допрашивали в той квартире, а потом увезли в больницу. Я с ним потом познакомилась. Всё, что с ним произошло — это кошмар. Что с ним будет сейчас? Он сказал, что у него есть две бабушки и дядя, отцовский брат. Они его хоть заберут к себе?
<tab>— Я не жнаю…
<tab>— Я хочу предложить ему пожить у нас с Мареком и в школу бы в вашу его отдали. Мне кажется, что он найдёт общий язык с Мареком. Вы знаете, Женя мне сказал, что они знали, что кто-то напротив постоянно в окне маячит. Этот Лжетимофей поспрашивал у старух, а те сказали, что там мальчишка-даун… Вот он и успокоился. Особо внимания не обращал. А Женя стал махать Мареку, штору дёргать и вообще вести себя странно, чтобы привлечь внимание «мальчишки-дауна». И надпись он сделал для него. Вы были правы, надпись губной помадой… Какие они молодцы, наши мальчишки… — Божена тряхнула головой, как будто отгоняя от себя ненужную горечь. — А мой велел у вас спросить: когда уже будете Горького изучать? Он, видите ли, всё прочитал!
<center>***</center>
<tab>Когда меня перевезли в палату к Женьке, он сначала завис в молчании. Видимо, мой облик внушал только жалость и ужас. Гематома в пол-лица, череп наполовину выбрит, подбородочная держалка, да ещё и страшные металлические шины, правая рука в гипсовом куле, а левая распухла от игл. Но врачи, да и отец, сказали, что опасности уже нет, осталось предоставить всё времени.
<tab>А вот Женя выглядел до боли знакомо. Божена его подстригла и покрасила волосы в его естественный русый цвет. Вернула миру Женьку, отправила Еву обратно, в сознание Мальских.
<tab>Дотянуться мы друг до друга не могли, два калеки — ученик и учитель. Зато, как и опасались врачи, проболтали полночи. Он мне рассказывал, как он держался и как он тосковал по дому, по маме. Я, как смог, рассказал про Марека и про его сочинения.
<tab>Разговоры продолжились и назавтра, и на послезавтра… Я даже рассказал Женьке правду, почему я приехал в Челябинск. Он не скривился, узнав, что его учитель гей. Потом Божена принесла книги, и мы принялись читать Чехова. Антон Павлович врач, так что он прописан обоим пациентам. Близость Женьки меня оживляла, все призраки прошлого исчезали и не тревожили меня ночами.
<tab>Отец уехал, как только понял, что я пошёл на поправку. Велел к новому году выздороветь и, если получится, приехать на каникулы домой — «мать ждёт, вся извелась уже».
<tab>— Да и вообще, хватит уже Челябинска, возвращайся-ка домой! А то залёг тут на дно!
<tab>— Это правда, залёг. Но мне это сейчас нужно: отлежаться где-нибудь не в Москве. В Челябинске или в Брюгге, неважно. Нужно быть готовым вернуться назад.
<tab> Примчался Андрюха Горкин, великий психотерапевт. Беседовал с мальчишкой, меня выгнал. Друг сказал потом, что «парень покрепче многих будет». Женька согласился пожить у Божены и не поехал в Москву с бабушкой и дядей. Я стал свидетелем того, как Марек встретился с Женькой. Дежавю: Марек не поздоровался ни со мной, ни с Женей, даже не посмотрел в нашу сторону, на призывы матери ответил спиной — повернулся и пошёл в свою комнату. Мы было ринулись все за ним, но Женька сказал: «Я сам!» — и покатил на инвалидном кресле в дальнюю комнату. Мы с Боженой, как ни подслушивали, не слышали, чтобы они там о чём-то говорили. Когда же сердобольная матушка с хитрыми прибаутками принесла мальчишкам сок в комнату, то они оба находились у окна, того самого. Марек смотрел во двор, а Женька листал кадры на фотоаппарате.
<tab>Так он и остался в этом доме. Быстро научился складывать лисичек и драконов. Научил Марека кидать дротики в пластиковую мишень и завёл в комнате часы с маятником. Учителя теперь ходили к обоим, хотя Мареку это и не нравилось. Женька должен был одолеть программу двух лет за полгода… и он старался.
<tab>Уголовное дело тоже шло на всех парах, его производство было передано в Москву, так как именно там Мальских совершил почти все преступления. Убийство Шатихина доказать не удалось, так как все улики были косвенные, свидетелей нет, тела так и не нашли. Зато он сознался в похищении и убийстве Елены Матвеевой — «своей первой Евы», которая тоже очень сильно была похожа на Евгению Савенок. Всё шло к тому, что Мальских признают вменяемым. Карасик говорил, что в начале следующего года состоится суд. Следователь с кривым носом велел быть к новому году в Москве и нам с Женькой, и Божене.
<tab>Но к новому году не получилось приехать. Женя только начал ходить, он очень уставал, болели мышцы, а без него я бы не поехал. Поэтому встречали новый год у Юхновичей. Марек идею не спать полночи категорически не понимал. Ушёл спать, съев свою порцию торта и рыбных рулетиков. А мы втроём долго сидели перед телевизором, ночью же пошли с ковыляющим на костылях Женькой к ёлке, на улицу. Там под крики шалой толпы Женька вдруг откинул костыли и обнял меня, уткнулся губами в щёку и сказал:
<tab>— Я вас так люблю, Михаил Витальевич… И что бы вы ни думали обо мне, о себе, мы будем вместе. Мы это заслужили.
<tab>И осторожно прижался к моим губам.
<tab>Это мой лучший новый год.