Они неустанно пытаются определить это место, и нельзя сказать, что когда они отступают на позиции скромности или даже когда они руководствуются вымыслами, опыт, который они развивают, всегда оказывается неплодотворным.
Генетические исследования и непосредственное наблюдение далеки от того, чтобы быть оторванными от должным образом аналитических реалий. И в своем собственном обращении к темам объектного отношения на годичном семинаре я показал ценность концепции, в которой наблюдение за ребенком подпитывается наиболее точным переосмыслением функции материнства в генезисе объекта: Я имею в виду понятие переходного объекта, введенное Д. В. Винникоттом, которое является ключевой точкой для объяснения генсека фетишизма [27].
Тем не менее, вопиющая неопределенность в прочтении великих фрейдовских концепций соотносится со слабостями, которые отягощают аналитическую практику.
Я имею в виду, что именно пропорционально трудностям, с которыми сталкиваются исследователи и группы, пытаясь постичь подлинность своего действия, они в конечном итоге заставляют его двигаться в направлении осуществления власти.
Они подменяют эту силу отношением к существу, в котором происходит это действие, что приводит к снижению его ресурсов, особенно речевых, с их верифицируемой высоты. почему это своего рода возвращение репрессированного, каким бы странным оно ни было, которое из претензий, менее всего склонных обременять себя достоинством этих средств, вызывает эту ошибку обращения к бытию как к данности реального, когда дискурс, который его информирует, отвергает любой вопрос, выходящий за рамки банальности.
IV Как действовать своим существом
1. Вопрос о бытии аналитика появляется очень рано в истории анализа. И нет ничего удивительного в том, что он был введен аналитиком, которого больше всего мучила проблема аналитического действия. Действительно, можно сказать, что именно в статье Ференци "Интроекция и перенос", датируемой 1909 годом [3], этот вопрос был впервые представлен, и он во многом предвосхитил все темы, которые впоследствии развивались вокруг этой темы.
Хотя Ференци понимал перенос как интроекцию личности врача в субъективную экономику, речь не шла о том, чтобы эта личность служила опорой для компульсии повторения, для неадаптированного поведения или в качестве фантомной фигуры. Он имеет в виду поглощение в экономику субъекта всего того, что психоаналитик делает присутствующим в дуэте как здесь и сейчас воплощенной проблематики. Не приходит ли Ференци к крайнему выводу, что завершение анализа может быть достигнуто только в том случае, если врач признается пациенту, что он тоже может испытывать чувство покинутости?
2. Нужно ли платить эту комическую цену за то, что мы просто признаем желание субъекта быть в сердце аналитического опыта, как то самое поле, в котором развертывается страсть невротика?
Кроме Ференци и ныне рассеянной венгерской школы, только англичане с их холодной объективностью смогли сформулировать этот разрыв, о котором невротик, желая оправдать свое существование, предоставляет доказательства, а значит, имплицитно отличить от межчеловеческих отношений, с их теплом и притягательностью (leurres), то отношение к Другому, в котором бытие обретает свой статус.
Достаточно привести в пример Эллу Шарп и ее весьма уместные замечания, чтобы проследить истинную озабоченность невротика [24]. Сила ее замечаний заключается в своего рода наивности, отраженной в справедливо прославленной резкости ее стиля как терапевта и писателя. Она далеко не ординарна в той степени, в которой требует от аналитика быть знакомым со всеми отраслями человеческого знания, если он хочет правильно читать намерения в дискурсе пациента.
Мы должны быть благодарны ей за то, что она поставила литературную культуру на первое место в обучении практиков, даже если она, кажется, не осознает, что в минимальном списке для чтения, который она им дает, преобладают произведения воображения, в которых означающее фаллоса играет центральную роль под прозрачной вуалью. Это просто доказывает, что выбор не в меньшей степени руководствуется опытом, если он является благотворным аналитическим принципом.
3. И снова британцы, по рождению или по усыновлению, наиболее категорично определяют конец анализа через идентификацию субъекта с аналитиком. Разумеется, мнения расходятся в том, кто в этом участвует - его Эго или Суперэго. Не так-то просто овладеть структурой, которую Фрейд прояснил в субъекте, если не различать символическое, воображаемое и реальное.