(c) Важность контрпереноса и, соответственно, обучения аналитика. Здесь акцент сделан на трудностях, возникающих при завершении терапии, а также на тех, которые возникают, когда обучающий анализ приводит к введению кандидата в практику анализа. И в каждом случае можно наблюдать одно и то же колебание. С одной стороны, не без смелости показывается, что личность аналитика является далеко не самым незначительным фактором, влияющим на результаты анализа, и даже фактором, влияющим на последствия анализа, который в конце концов должен быть выведен на чистую воду. С другой стороны, не менее настойчиво утверждается, что никакое решение невозможно без все более тщательного исследования основных источников бессознательного.
Помимо новаторской активности, проявляющейся на трех разных границах, эти три проблемы объединяет жизненная сила психоаналитического опыта, который их поддерживает.Это соблазн для аналитика отказаться от основы речи, причем именно в тех областях, где, поскольку они граничат с невыразимым, ее использование, казалось бы, требует более чем обычно пристального изучения: это, то есть детское обучение у матери, помощь самаритянского типа и диалектическое мастерство. Опасность действительно становится большой, если, помимо этого, он отказывается от своего собственного языка в пользу других, уже устоявшихся, о которых он знает очень мало.
Мы действительно хотели бы знать больше о влиянии символизации на ребенка, и психоаналитики, которые также являются матерями, даже те, кто придает нашим самым возвышенным дискуссиям матриархальный воздух, не свободны от той путаницы языков, которой Ференци обозначил закон отношений между ребенком и взрослым.1
Представления наших мудрецов об идеальных объектных отношениях несколько неопределенны, а при их изложении обнаруживается посредственность, которая не делает чести профессии.
Можно не сомневаться, что эти эффекты - когда психоаналитик напоминает тип современного героя, прославившегося своими тщетными подвигами в ситуациях, совершенно ему неподвластных, - можно исправить, вернувшись к области, в которой аналитик должен быть мастером: к изучению функций речи.
Но со времен Фрейда кажется, что эта центральная область нашей компетенции осталась без внимания. Обратите внимание на то, как он сам воздерживался от того, чтобы заходить слишком далеко в ее глубинные части: он открыл либидинальные стадии ребенка через анализ взрослых и вмешался в дело маленького Ганса только при посредничестве его родителей. Он расшифровал целый раздел языка бессознательного в параноидальном бреде, но использовал для этого только ключевой текст, который Шребер оставил после себя в вулканических обломках своей духовной катастрофы. Однако, с другой стороны, он полностью овладел диалектикой этой работы и традиционным пониманием ее смысла.
Значит ли это, что если место мастера остается пустым, то это не столько результат его собственного ухода, сколько результат все большего стирания смысла его работы? Чтобы убедиться в этом, достаточно выяснить, что происходит на освободившемся месте.
Техника передается в невеселой манере, сдержанной до непрозрачности, манере, которая, кажется, боится любой попытки впустить свежий воздух критики.самом деле она приобрела атмосферу формализма, доведенного до такой степени церемониальности, что можно задаться вопросом, не имеет ли она сходства с неврозом навязчивых состоя, который Фрейд так убедительно определил в соблюдении, если не в генезисе, религиозных обрядов.
Если мы рассмотрим литературу, которую эта деятельность порождает, чтобы питаться ею, аналогия станет еще более заметной: часто создается впечатление любопытного замкнутого круга, в котором меконнесс происхождения терминов порождает проблему их согласования друг с другом, и в котором попытка решить эту проблему усиливает первоначальный меконнесс.
Чтобы разобраться в причинах этой деградации аналитического дискурса, можно с полным основанием применить психоаналитический метод к коллективу, который его воплощает.
Действительно, говорить о потере смысла психоаналитического действия так же верно и так же бессмысленно, как объяснять симптом его значением, пока это значение не признано. Мы знаем, что в отсутствие такого признания действия аналитика будут переживаться только как агрессивные действия на том уровне, на котором они происходят, и что в отсутствие социальных "сопротивлений", в которых психоаналитическая группа находила успокоение, границы ее терпимости к собственной деятельности - теперь "признанной", если не одобренной на самом деле - больше не зависят ни от чего, кроме численной силы, которой измеряется ее присутствие на социальной шкале.