Нигде не было, то есть до тех пор, пока Фрейд не открыл его; ведь если то, что открыл Фрейд, не является этим, то оно не является ничем.
Содержания бессознательного со всеми их разочаровывающими двусмысленностями не дают нам никакой реальности в субъекте, более последовательной, чем непосредственная; их достоинство проистекает из истины и в измерении бытия:Kern unseres Western - это собственные термины Фрейда.
Механизм двойного срабатывания метафоры - это тот самый механизм, которым определяется симптом в аналитическом смысле. Между загадочным сигнификатором сексуальной травмы и термином, который заменяет его в актуальной сигнификативной цепочке, проходит искра, фиксирующая в симптоме недоступное сознательному субъекту означивание, в котором этот симптом может быть разрешен - симптом является метафорой, в которой плоть или функция принимается за означивающий элемент.
И загадки, которые желание, казалось бы, ставит перед "натурфилософией", - его безумие, высмеивающее бездну бесконечного, тайный сговор, с которым оно окутывает удовольствие познания и господства jouissance, - все это не что иное, как нарушение инстинкта, попавшего в рельсы - вечно тянущиеся к желанию чего-то другого - метонимии. Отсюда его "извращенная" фиксация в той самой точке подвеса означающей цепи, где экран памяти обездвиживается, а пленительный образ фетиша окаменевает.
Невозможно иначе представить себе неуничтожимость бессознательного желания - в отсутствии потребности, которая, будучи запрещена к удовлетворению, не заболевает и не умирает, даже если это означает разрушение самого организма. Именно в памяти, сравнимой с тем, что называется этим именем в наших современных мыслительных машинах (которые, в свою очередь, основаны на электронной реализации композиции означивания), именно в такого рода памяти находится цепь, которая настойчиво воспроизводит себя в переносе, и которая является цепью мертвого желания.
Это правда о том, что это желание было в его истории, и пациент кричит об этом через свой симптом, как Христос сказал, что камни сами бы закричали, если бы сыны Израилевы не подали им голос.
И поэтому только психоанализ позволяет нам разграничить внутри памяти функцию воспоминания. Укорененный в знаке, он разрешает платоновские апории реминисценции через возвышение истории в человеке.
Достаточно прочитать "Три эссе о сексуальности", чтобы заметить, несмотря на псевдобиологические глоссы, которыми они украшены дляп опулярного потребления, что Фрейд выводит все присоединение к объекту из диалектики возвращения
Начав сГёльдерлинаФрейд менее чем через двадцать лет приходит к повторению Кьеркегора; то есть, подчинив свою мысль исключительно скромным, но непреклонным последствиям "лечения разговором", он так и не смог освободиться от живого рабства, которое привело его от суверенного принципа Логоса к переосмыслению эмпедокловских антиномий смерти.
И как еще мы можем представить себе обращение ученого к Deus ex machina, кроме как на той "другой сцене", о которой он говорит как о месте действия сновидения, Deus ex machina, только менее унизительной из-за того, что зрителю открывается, что машина управляет режиссером? Как еще можно представить себе, что ученый XIX века, если только мы не понимаем, что ему пришлось склониться перед силой доказательств, выходящих далеко за рамки его предрассудков, ценил выше всех остальных своих работ "Тотем и табу" с его непристойной, свирепой фигурой первобытного отца, которую нельзя исчерпать в искуплении слепоты Эдипа и перед которой современные этнологи склоняются как перед порождением подлинного мифа?
Таким образом, императивное распространение особых символических творений, например, так называемых сексуальных теорий ребенка, которые обеспечивают мотивацию вплоть до мельчайших деталей невротических навязчивых состояний, отвечает тем же потребностям, что и мифы.
Так, если говорить о том, что мы рассматриваем на моих семинарах по Фрейду, маленький Ганс, оставленный в пятилетнем возрасте своим символическим окружением и внезапно вынужденный столкнуться с загадкой своего пола и своего существования, под руководством Фрейда и своего отца, ученика Фрейда, разработал в мифической форме вокруг означающего кристалла своей фобии все возможные перестановки на ограниченном количестве означающих.