Чем еще раз доказывается, что надежнейшая защита от Зла — это предельный индивидуализм, самостоятельность мышления, оригинальность, даже, если угодно, — эксцентричность. То есть то, чего нельзя подменить, подделать, скопировать; с чем не справится даже закаленный шарлатан. Иными словами, то, чего, как собственную кожу, нельзя разделить; даже с меньшинством. Зло охоче до прочности. Его привлекают большие числа, крепкий фундамент, вымуштрованные армии, сбалансированные отчеты. Склонность к таким вещам выдает, видимо, врожденную неуверенность, но понимание этого, опять-таки, слабое утешение, когда Зло торжествует.
А именно это и происходит: в столь многих частях света и внутри нас. Учитывая его размеры и энергию, учитывая, главное, усталость его противников, теперь его можно считать уже не этической категорией, а физическим феноменом, который не изучают в пробирке, а наносят на географические карты. Поэтому причина, по которой я все это вам говорю, не в том, что вы молоды, бодры и жизнь перед вами как чистая страница. Нет, страница черна от грязи, и с трудом верится как в вашу способность, так и в желание ее очистить. Я говорю с простой целью предложить вам прием сопротивления, способный когда-нибудь пригодиться; способный помочь вам уйти со свидания со Злом, меньше запачкавшись, пусть и не более победоносно, чем ваши предшественники. Разумеется, я говорю о знаменитом совете обратить другую щеку.
Предполагаю, что вы так или иначе слышали о том, как этот стих из Нагорной проповеди толковали Лев Толстой, Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг-младший и многие другие. Иначе говоря, я предполагаю, что вам знакома идея ненасильственного, или пассивного, сопротивления, чей главный принцип — воздавать добром за зло, то есть не платить той же монетой. Из того, что мир сегодня такой, какой есть, следует, самое меньшее, что этой идее до всеобщего признания далеко. Причины ее непопулярности двояки. Во-первых, для пуска принципа в ход требуется некоторый запас демократии. То есть именно то, чего лишены 86% планеты. Во-вторых, здравый смысл, говорящий жертве, что, обращая другую щеку и не платя той же монетой, она добивается, в лучшем случае, моральной победы, то есть чего-то абсолютно неосязаемого. Естественная неохота подставлять еще одну часть тела под удар оправдана опасением, что такое поведение только подстрекает и усугубляет Зло; что вашу моральную победу противник может принять за свою безнаказанность.
Есть другие, более серьезные причины для опасений. Если первый же удар не выбил из головы жертвы остатки соображения, она может осознать, что подставлять другую щеку — значит манипулировать совестью обидчика, не говоря уже о его карме. Сама моральная победа может в конце концов выйти не такой уж моральной, не только потому, что у страдания часто есть оттенок нарциссизма, но и потому, что оно делает жертву выше, то есть лучше, ее врага. Но как бы ни был дурен ваш враг, важно то, что он человек, а даже не умея любить другого, как самого себя, мы все-таки знаем, что Зло пускает корни, когда кому-то приходит мысль, что он лучше другого. (И вот почему, в первую очередь, вас ударили по правой щеке.) Так что лучшее, чего можно добиться, подставив другую щеку врагу, это удовольствие предостеречь последнего насчет тщетности его поступка. «Смотри, — говорит другая щека, — ты бьешь всего лишь плоть. Это не я. Ты не в силах растоптать мою душу». С такой позицией одна беда: враг может просто принять ваш вызов.
Двадцать лет назад произошла следующая сцена на одном из множества тюремных дворов северной России. В семь утра дверь камеры распахнулась, и на пороге встал надзиратель, обратившийся к ее обитателям: «Граждане! Коллектив тюремной охраны вызывает заключенных на социалистическое соревнование по колке дров, скопившихся во дворе». В тех краях центрального отопления нет, и местная милиция взимает, так сказать, десятину с близлежащих лесопилок. В описываемое время тюремный двор выглядел как настоящий лесной склад: одноэтажный четырехугольник тюрьмы совершенно терялся рядом со штабелями в два-три этажа вышиной. Необходимость колки была очевидна, хотя соцсоревнования такого рода проводились и раньше. «А если я откажусь?» — спросил один заключенный. «Тогда без еды», — ответил надзиратель.