— Базиль Модестович, слышишь? Он союзную державу оскорбляет. (Кивает в сторону медведя.) Министр финансов, а почему капиталист в социалистическое государство вкладывает — не соображает.
— Они вкладывают, Петрович, потому что у нас рабсила надежная. Забастовок, например, как у них, нет. Для них в нас вкладывать — как на вдове жениться. Надежное дело. Мне Бехер сказывал: у банка, который в соцстрану вкладывает, репутация солидней. Уважают больше, не говоря — доверяют. Рыба действительно вся в Швецию ушла. Я Самому жаловался; он обещал туда субмарину послать для выяснения. Пока никаких результатов. С другой стороны, он тоже займов набрал. Куда они, Петрович, туда и мы. Все-таки — общая граница. На сколько градусов ни поворачивайся. В общем, кто — за?
— Нас же только четверо, Базиль Модестович. Двадцати двух еще министров не хватает. Совет Министров...
— Совет Министров, Совет Министров! Ты еще, Густав Адольфыч, «Политбюро» скажи. Да нам колоссально повезло, что их нет. За полчаса с такой толпой и Сталин бы не управился. Один здравоохранения — баран еёный — чего стоит. Двадцати двух, он говорит, не хватает! Да как раз наоборот: может, нас слишком много для демократии? Ну как голоса поровну разделятся? Даже если у меня — право решающего?
— Если хотите, я могу выйти, Базиль Модестович.
— Сиди, Цецилия. У нас один выход — голосовать единогласно. Мы же — мозг государства. Министр финансов, внутренних дел, культуры и я. Хотя — стоп! Лучше, если один против. Кто-то должен быть против, иначе не демократия. Густав, хочешь быть против? Или нет, финансы — это серьезно. Петрович — ты?
— Я, значит, несерьезно? Внутренние дела и юстиция!
— Прости, не подумал. Цецилия? Хотя министр культуры в оппозиции — получается некрасиво. Тогда — тогда — это буду я. Даже и лучше. «Генсек под давлением министров соглашается...»
— Да вы же уже не Генсек. Вы же только что себя...
— Еще лучше! Президент под давлением министров соглашается... Звучит как демократия. Большинство и меньшинство.
— Да какая это демократия? Больше — переворот сверху. Особенно без двадцати-то двух министров. Раньше за такое...
— Петро-о-о-вич! Пресса здесь через полчаса будет! Ах ты, Боже мой, Петрович, да демократия и есть переворот сверху. Дворцовый. В наших условиях, во всяком случае. Переворот снизу будет что? Диктатура пролетариата. Ее тебе захотелось? Через полчаса, если не договоримся, она и наступит. Ты хоть о себе — если тебе на меня наплевать — подумай. Не говоря о Густаве и Цецилии!
— Ты, значит, Базиль Модестович, обо мне заботишься?
— Да обо всех нас, Петрович! Мы ж — мозг государства.
— Нервный центр скорее.
— Пусть нервный центр. О нем кто позаботится? Тело, что ли? Главное, что остальные — тело. А мы — мозг. Мозг — он первый сигнал получает, демократия или не демократия. Кто рябчика с подливой и арбуз хавает? Мозг! Потому что на остальных рябчика и арбуза этого не хватило бы. На тридцать рыл никакой арбуз не делится, не говоря — рябчик. На четыре — да. То же самое — история.
— Теоретически арбуз на 30 частей разделить можно. Может неравных, но — можно.
— Что-то не замечал я, Густав, чтобы у тебя что-нибудь на тридцать частей делилось, ровных или неровных. А-а-а-а мы время теряем! История здесь происходит! В мозгу! Голосуем мы или не голосуем?
— Чего голосовать-то, если уж ты сам все решил.
— Да в вашем мозгу она и происходит.
— Уже, можно сказать, произошла.
— Для проформы голосовать неинтересно.
— Да, мы это уже делали.
— Какая ж это демократия!
— Особенно если вы — против.
— Лучше уж единогласно.
— Или пусть мы трое против, а вы — за.
— Да, так спокойней.
— Хотя и не демократия.
— Ага. Тирания.
— Но спокойней.
— Действительно, Базиль Модестович. Что, если они все это нарочно затеяли?
— Что это?
— Ну, поворот на сто восемьдесят градусов. Чтоб снова нас потом завоевать.
— История повторяется — Маркс сказал.
— Да, подвох.
— Потому войска и выведут.
— Так что лучше мы сейчас в оппозиции.
— На них нельзя надеяться.
— А то получится, что мы — не лояльны.
— А вы — лояльны.
— Нам — по шапке, а вы опять сухим из воды.
— Пусть уж лучше тирания.
— Хотя бы и левая.
— Потому что если вас на Восток отзовут, то вас на пенсию посадят, а нас — куда?