Матильда всхлипывает.
— Да, нечаянно! Грязное животное...
— Но не хищник ведь, Матильда, не хищник. (Берет себя в руки.) Хотя, конечно, животное. Из всех животных (на лице отражение внутренней борьбы) человек самое опасное. Особенно при демократии, потому что она, как ты правильно сказала, граничит с зоологией. Инстинкты, понимаешь, при тирании в человеке дремавшие, просыпаются... При демократии от него даже хищникам достается, даже леопардам...
— В будущем (всхлипывает) все будет иначе...
— Это уж точно.
— В будущем... А он хотел мне его испортить... (Всхлипывает.) Хотел в него загляяянуууть... (Разражается рыданиями).
— Успокойся, успокойся... Ну что ты в самом деле, детка... На кой ему туда заглядывать? Чего он там (стреляя глазами в Цецилию и Густава) не видел? Да и не думает он о нем (взгляд соскальзывает к Матильдовым зарослям) совсем, я его знаю. Скорей всего, просто боится его. Болезней, например, или, там, кладбища... Вот он и кричит: шпионаж! одушевленные!
— И Мата Хари...
— Ну, это скорее комплимент.
— Особенно если с Гретой Гарбо.
— Нет, я предпочитаю Жанну Моро.
— А я так Марлен Дитрих.
Матильда перестает всхлипывать и ласкает игрушки.
— Вы мои миленькие, вы мои одушевленные-неодушевленные...
— Н-да, хорошее было кино, пока история не кончилась...
— Вы мои кисоньки... В будущем все будет иначе...
— Ты, Матильда, действительно смотри, чтоб котят побольше. А то когда животные в меньшинстве, они одомашниваются. Взять хоть местное население...
— А когда в большинстве, господин Президент?
— Тоже, знаешь, не сахар. Жрать вокруг нечего становится, все вытаптывается. Взять хоть супердержавы.
— Так то травоядные.
— Ну, когда жрать нечего, травоядные тоже мясом не брезгают. Кто знает, может, так и появились хищники.
— Но плотоядное скорей нападет на травоядное, чем наоборот. Ибо плотоядное есть по существу всеядное, тогда как травоядное — нет. Взять хоть человека...
— Травоядное, плотоядное, термоядерное — надоело!
— Да! Взять хоть человека...
— Так рассуждать, детка, зоология твоя очень быстро кончится и снова станет историей...
— ...Тем более — Дарвина. Выживает сильнейший. Или — с лучшей мимикрией. Закон джунглей...
— Ах, Матильда, Матильда. Сильнейший... слабейший... закон джунглей... Не выживает, детка, никто. Это и есть закон джунглей. Также — смешанных лесов, равнин, гор, пустынь. Не выживает никто.
— А... эээээ... произведение искусства?
— Только потому, что перестает быть человеком, не становясь при этом животным. Не выживает никто. Заруби себе это на носу. Или запиши себе на хвосте. Своими уррр-знаками... Вообще возьми карандаш и записывай, благо пришла в себя.
— Да, я опять на задних лапах.
— Значит так. Повестка дня завтрашнего заседания... Петрович!
— А? (Выходит из оцепенения.) Чего?
— Застегни штаны и спрячь наручники; это и тебя касается.
— Что?
— Повестка дня завтрашнего заседания. Начинаем в обычное время. Первое: продолжение обсуждения национального бюджета. Второе: составление прокламации к населению о переводе работы Совета министров на научно-техническую основу, т. е. о введении компьютера. Третье: сообщение министра внутренних дел о реакции образованных кругов на новые законы против нищих. Четвертое: разное. Всё. На завтра хватит. На сегодня — тем более. (Встает.)
— А как же открытие памятника, господин Президент?
— Какого памятника?
— Жертвам Истории?
— Ох, совсем вылетело из головы. Когда?
— В три часа пополудни.
— Придется доверить это дело Петровичу. Я не смогу. Буду занят с кушеткой. Петрович! Возьмешь мой «ролекс».
— Но он же внутренних дел, господин Президент. Как-то неудобно. Все-таки — Жертвам Истории. Может — Густаву?
— Но он же финансовый. Хотя — только он один и может их сосчитать. Густав!
— Да?
— Возьмешь мой «ролекс».
— Данке.
— Базиль Модестович, а может, лучше я? И «ролекса» мне не нужно: я живу неподалеку.
— Чудно. Идеально. «Министр культуры открывает памятник Жертвам Истории». Западным журналистам это понравится... Кстати, где его в конце концов поставили: напротив тюрьмы?
— Нет, на месте роддома.
Занавес.
1992
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Предприняв, непосредственно после смерти поэта, второе расширенное издание «Сочинений Иосифа Бродского», редакция исходила из того, что его наследие в сколь возможно полном объеме должно быть скорее донесено до читателя. При этом изначально подразумевалось, что данное издание должно быть комментированным. Однако работа комментатора — дело кропотливое, требующее проверки и перепроверки фактов, занимающее много времени. По этой причине первые четыре тома настоящего «Собрания» и вышли в свет без комментария. По этой же причине данный том публикуется только с библиографической справкой. Все эти тома подготовлены к печати не самим поэтом — ответственность за их состав несет редакция. Пятый и шестой тома, полностью воспроизводящие книги, составленные самим Бродским, могут существовать и вне «Собрания», сами по себе; поэтому мы, напротив, сочли необходимым сопроводить их комментарием. Полные комментарии к первым четырем томам и к настоящему тому «Собрания» воспоследуют в завершающем томе, в который также войдут некоторые произведения Бродского, выходящие за рамки «канонического корпуса» текстов.