И вот пир свадебный умолк.
Утих о нем соседей толк,
Угомонились пересуды,
Средь улиц гости не поют,
Не пляшут и в домах посуды
Под песни пьяные не бьют.
Арина вдруг осиротела.
Грустит за делом и без дела,
Чуть скрипнет дверь — она вздрогнет,
И слушает, и Сашу ждет.
Без Саши горенка скучнее,
И время кажется длиннее,
И кот невесел: спит в углу,
Не поиграет на полу
Клубком старушки. Чуть смеркает,
Она калитку запирает
И с робостью обходит двор —
Не притаился ли где вор,
И мужа ждет, и спицам снова
В ее руках покоя нет...
Едва покажется рассвет,
Работа прежняя готова;
Старушке не с кем говорить,
Тоски и грусти разделить:
Речь мужа, как всегда, сурова...
Но Саша бледная придет,
Арина так и обовьет
Ее руками. «Ах, родная!
Здорова ли? Присядь, присядь!
Здорова ль? — повторяет мать,
С улыбкой слезы утирая. —
Легко ль! неделю не была!
Уж я тебя ждала, ждала!
Ну, как живешь?» И осторожно
О всякой мелочи ничтожной
Ее расспросит. «Ты смотри,
Ты не таись, мол, говори...
Всё хорошо? Ну, слава богу!»
И в лавочку через дорогу
С копейкой трудовой спешит
И Сашу чаем угостит.
Свой сад старушка позабыла:
Мать столяра ей досадила
Упреком, бранью каждый день
Через изломанный плетень:
«Здорово, друг! В саду гуляешь?
Хозяйка! Яблоки считаешь?
Ты не пускай к нам кур на двор,
Поймаю — прямо под топор!»
Арина головой качала
И ничего не отвечала.
Она не зла, мол... это так;
Всему причина — Сашин брак.
Лукич на рынке ежедневно
Встречался с зятем. Всякий вздор
Входил в их длинный разговор,
Оканчиваясь непременно
Разумным толком о делах:
О доброте хлебов в полях,
О том, что мужички умнеют,
Не так легко в обман идут,
Что краснорядцы богатеют:
За рубль по гривне отдают...
Лукич смеялся: «Просто — чудо!
Глупа ты, матушка Москва!
Всем веришь!» — «Этим и жива.
Не ошибется... А не худо
Того-с...» — зять добрый замечал
И тестя к чаю приглашал.
«Он, видно, мне не доверяет, —
Тесть думал. — Право, не поймешь...
И чаем вдоволь угощает,
И льстит, — а толку ни на грош.
Я говорю, к примеру, буду
Тебе в торговле помогать,
Чужих равно, мол, нанимать...
«Извольте-с! Я вас не забуду,
У нас торговый оборот
Зимою-с... вот зима придет».
Посмотрим, как зима настанет...
Ну, если он меня обманет
И я останусь в дураках,
Без дома, с сумкой на плечах?
За что же так? Дитя родное
Принудил. Сам теперь в долгу...
Нет, это чересчур! пустое!
Нельзя! и думать не могу!»
18
Настала осень. Скучен город.
Дожди, туманы, резкий холод,
Ночь черная и серый день —
И по нужде покинуть лень
Свой теплый угол. Вечерами
Вороны, галки над садами
Кричат, сбираясь на ночлег.
Порой нежданный, мокрый снег
Кружится, кровли покрывает,
К лицу и платью пристает,
И снова мелкий дождь пойдет,
И ветер свистом досаждает.
Куда ни глянешь — ручейки
Да грязь и лужи. Окна плачут,
И, морщась, пешеходы прячут
Свои носы в воротники.
Лукич с досадой молчаливой
Поглядывал нетерпеливо
На небо, снега поджидал
И непогоду проклинал.
На рынке нечем поживиться:
Дороги плохи, нет крестьян;
Ходи, глотай сырой туман,
Пришлось хоть воздухом кормиться!
На зло кулак-молокосос
Над ним трунит: «Повесил нос!
Неволя по грязи шататься!
Не молод, время отдохнуть
И честным промыслом заняться!
Сидел бы с чашкой где-нибудь...»
Сюртук в дырах, сквозь крышу льется,
В окошки дует, печь худа,
На что ни взглянешь — сердце рвется,
Хоть умереть, так не беда!
Дождь каплет. Темными клоками,
Редея, облака летят.
Вороны на плетне сидят
Так мокры, жалки! Под ногами
Листы поблеклые шумят.
Сад тих. Деревья почернели;
Стыдясь невольной наготы,
В тумане прячутся кусты;
Грачей пустые колыбели
Качает ветер, и мертва
К земле припавшая трава.