Выбрать главу
Едва старик перекрестился, Румяный зять его вскочил И сожаленье изъявил, Что доброй тещи он лишился: Мне, мол, жена передала... Святая женщина была! «Вот надо справить погребенье... Нет гроба... сделай одолженье — Дай помочь!» — «От добра не прочь, Зачем родному не помочь?.. Гм!.. жаль! я думаю — простуда?» — «Бог знает что, да умерла». — «Я полагаю-с, смерть пришла... Вот выпейте чайку покуда». — «Благодарю! не до того». — «Напрасно-с! это не мешает: Он эдак грудь разогревает...» — «Да я не зябну. Ничего... Не позабудь, к примеру, в горе!» — «Вот ключ позвольте отыскать... Я много не могу вам дать. Не то что... да-с! Нет денег в сборе». — «Не добивай! Я так убит!» — «О том никто не говорит. На счет того-с... оно, конечно, Родню позабывать грешно, Да ведь грешно и жить беспечно, Да-с! поскользнетесь неравно! На вас вот тулупишко рваный, Из сапогов носки глядят, А вы намедни были пьяны... Выходит, кто же виноват?» — «Ох, знаю, друг мой! Всё я знаю! Ведь пьет неволя иногда! Ты думаешь, мне нет стыда, Что плутовством я промышляю, Хитрю, ем хлеб чужой, как вор?» — «Расчет в торговле не укор... Всё это пустяки — и только, На печке хочется лежать! На рынке горько промышлять, Ну-с, а просить теперь — не горько?» — «Вестимо... если бы ты знал! Осмеян всеми, обнищал, Тут совесть не дает покою... Зять! не пусти меня с сумою! Дай мне под старость отдохнуть! Поставь меня на честный путь! Дай дело мне! Господь порука, — Не буду пить и плутовать!» — «Привыкли-с. Трудно перестать! Вот, значит, вам вперед наука... На похороны помогу, Насчет другого-с — не могу». — «И с бородою поседелой Опять мне грабить мужичков? Пойми ты, доброе ли дело! Неужто вор я из воров! Зять! богом, значит, умоляю, Подумай! Выручи!» — «Опять! Охота вам слова терять! Нельзя-с! По чести заверяю... Рубль серебра, извольте, дам». — «Так я, выходит, по домам
На тело мертвое сбираю... Ну, есть ли стыд в тебе и честь? Ведь я не нищий! Я твой тесть! Ведь я прошу не подаянья, — Взаем. Ты слышишь или нет?» — «А я даю из состраданья, Не то что... да-с! И мой совет: Не надо брезгать». Саша встала. Негодования полна, Казалось, выросла она И мужу с твердостью сказала: «Я свой салоп отдам в заклад — И мать похороню!» — «Чудесно-с! Гм!.. дочка нежная... известно-с... Хе-хе! Бывает — не велят!» — «Ну, если так, найду другое... Вот обручальное кольцо...» И Саши бледное лицо Покрылось краскою. — «Пустое! Не смеешь, значит!» — «Саша, Саша! Оставь! схороним как-нибудь!» — Сказал отец. «Нет, воля ваша! Уж у меня изныла грудь От этой жизни!.. Я молчала... Он мягко стелет, жестко спать... Пусть бьет! Я не хочу скрывать! Больною мать моя лежала, Я мать проведать не могла! Боится — столяра увижу...» — «Столяр мне что? Молва была... Он плут! плутов я ненавижу. Муж хоть и лыком сшит, — люби, Да знай стряпню, да не груби, На то жена!» — «О, будь уверен, Я буду стряпать и молчать! Но под замком себя держать Я не позволю!..» — «Не намерен... Нельзя-с! законная жена... А мужа ты любить должна — Вот только!» Саша улыбнулась. Муж от улыбки побледнел, Но вмиг собою овладел. «Всё вздор! из пустяков надулась! Об этом мы поговорим Наедине-с... А вот родным Поможем. Нужно — и дадим. Держите, батенька, бог с вами!»
Тесть молча подаянье взял И точно память потерял: Пошевелил слегка губами, На зятя кинул мутный взор И крупный пот на лбу отер. «А вам пора за ум приняться! — Прибавил зять. — Вы наш родной, Не с поля вихорь, не чужой, А с пьяным нечего мне знаться!»
Старик с поклоном вышел вон. О чем-то, бедный, думал он? Но, верно, думою печальной Был возмущен: на рынок шел — И, бог весть почему, забрел В какой-то переулок дальний. Опомнившись, взглянул кругом — И зятя назвал подлецом.
Добычи рыночной остаток, Давно Лукич рублей десяток В жилете плисовом берег. Теперь вот зять ему помог, На всё достало, слава богу! Купил он ладану, свечей, Изюму, меду, калачей, Вина, — конечно, понемногу; Поденщиков приговорил Могилу рыть, и гроб купил. Принес его в свою избушку, Перекрестился, крышку снял, На дне холстину разостлал, С молитвой положил старушку, С молитвою свечу зажег — И сел в раздумьи в уголок. Курился ладан. Всё молчало. Играло солнце на стене, Белелись свечи на окне, Стекло алмазами сверкало, Старушка, мнилося, спала, — Так в гробе хороша была! «Вот, — думал он, — вот жизнь-то наша! Недаром сказано, что цвет Ногою смял — его и нет. Умру и я, умрет и Саша, И ни одна душа потом Меня не вспомнит... Боже, боже! А ведь и я трудился тоже, Весь век и худом и добром Сбивал копейку. Зной и холод, Насмешки, брань, укоры, голод, Побои — всё переносил! Из-за чего? Ну, что скопил? Тулуп остался да рубаха, А крал без совести и страха! Ох, горе, горе! Ведь метла Годится в дело! Что же я-то? Что я-то сделал, кроме зла? Вот свечи... гроб... где это взято? Крестьянин, мужичок-бедняк На пашне потом обливался И продал рожь... а я, кулак, Я, пьяница, не побоялся, Не постыдился никого, Как вор бессовестный, обмерил, Ограбил, осмеял его — И смертной клятвою уверил, Что я не плут!.. Всё терпит бог!.. Вот зять, как нищему, помог... В глазах мутилось, сердце ныло, — Я в пояс кланялся, просил!.. А ведь и я добро любил, Оно ведь дорого мне было! И смел и молод, помню, раз В грозу и непогодь весною Я утопающего спас. Когда он с мокрой головою, Нагой, на берегу лежал, Открыл глаза, пошевелился И крепко руку мне пожал, — Я, как ребенок, зарыдал И радостно перекрестился! И всё пропало! Всё забыл!..»