Выбрать главу
Редеют тени, звезды пропадают, В огне несутся облака И, медленно редея, померкают. Трава задвигалась слегка.
Светло. Вспорхнула птичка. Солнце встало. Степь тонет в золотом огне. И снова всё запело, зазвучало И на земле и в вышине...
Вот в стороне станица показалась, Стеклом воды отражена, Сидит на берегу; вся увенчалась Садами темными она.
По зелени некошеной равнины Рассыпался табун коней. Безлюдье, тишь. Холмов одни вершины Оглядывают ширь степей.
Вошел Тарас в станицу и дивится: Казачка, в пестром колпаке, На скакуне ему навстречу мчится С баклагой круглою в руке.
Желтеют гумна. Домики нарядно Глядят из зелени садов. Вот спит казак под тенью виноградной, И как румян он и здоров!
Ни грязных баб в понявах подоткнутых, Ни лиц не видно испитых, И нет тут нищих бледных, необутых, Калек и с чашками слепых...
Как раз мой парень подоспел к покосу, Нанялся скоро в косари. «Ну, в добрый час!» И наточил он косу При свете утренней зари.
Кипи, работа! В шляпе да в рубахе Идет, махает он косой; Коса сверкает, и при каждом взмахе Трава ложится полосой.
Там в вышине орел иль кречет вьется, Иль туча крылья развернет, И темный вихорь мимо пронесется, — Тарас и косит, и поет...
Стога растут. Покос к концу подходит, Степь засыпает в тишине И на сердце, нагая, грусть наводит... Косарь не рад своей казне.
Так много нужд! Он пролил столько пота, Казны так мало накопил... Куда ж идти? Опять нужна работа, Опять нужна растрата сил!
И будешь сыт... Так до сырой могилы Трудись, трудись... но жить когда? К чему казна, когда растратишь силы И надорвешься от труда?
А радости? иль нет их в темной доле, В суровой доле мужика? Иль кем он проклят, проливая в поле Кровавый пот из-за куска?..
В степи стемнело. Около дороги Горят на травке огоньки; В густом дыму чернеются треноги, Висят на крючьях котелки.
В воде пшено с бараниной варится. Уселись косари в кружок, И слышен говор: никому не спится, И слышен изредка рожок.
Вокруг молчанье. Месяц обливает Стогов верхушки серебром, И при огне из мрака выступает Шалаш, покрытый камышом.
«Ну, не к добру, — сказал косарь плечистый, — Умолк наш соловей степной!.. А ну, Тарас, привстань с травы росистой, Уважь, «Лучинушку» пропой!»
— «Ну, нет, дружище, что-то не поется. Гроза бы, что ли уж, нашла... Такая тишь, трава не пошатнется! Нет, летом лучше жизнь была!»
— «Домой, приятель, видно, захотелось. Ты говорил: тут рай в степях!..» — «И был тут рай; да всё уж пригляделось; Работы нет, трава в стогах...»
И думал он: «Вот я и дом покинул... Была бы только жизнь по мне, Ведь, кажется, я б гору с места сдвинул, — Да что... Заботы всё одне!..
Живется ж людям в нужде без печали! Так наши деды жизнь вели, Росли в грязи, пахали да пахали, С нуждою бились, в гроб легли
И сгнили... Точно смерть утеха! Ищи добра, броди впотьмах, Покуда, свету божьему помеха, Лежит повязка на глазах...
Эх, ну вас к черту, горькие заботы! О чем тут плакать горячо? Пойду туда, где более работы, Где нужно крепкое плечо».
6
Горит заря. Румяный вечер жарок. Румянец по реке разлит. Пестреют флаги плоскодонных барок, И люд на пристани кишит.
В высоких шапках чумаки с кнутами, Татарин с бритой головой, В бешмете с откидными рукавами Курчавый грек, цыган седой,
Купец дородный с важною походкой, И с самоваром сбитенщик, И плут еврей с козлиною бородкой, Вестей торговых проводник.
Кого тут нет! Докучный писк шарманок, Смех бурлаков, и скрип колес, И брань, и песни буйные цыганок — Всё в шум над берегом слилось.
Куда ни глянь — под хлебом берег гнется: Хлеб в балаганах, хлеб в бунтах... Недаром Русь кормилицей зовется И почивает на полях.
Вкруг вольницы веселый свист и топот; Народу — пушкой не пробьешь! И всюду шум, как будто моря ропот; Шум этот слушать устаешь.
«Вот где разгул! Вот милая сторонка! — Тарас кричит на берегу. — Гуляй, ребята! Вот моя мошонка! Да грянем песню... помогу!
Ну, „Вниз по матушке по Волге... дружно!..“ И песня громко понеслась; Откликнулся на песню луг окружный, И даль реки отозвалась...