— Слышишь, Мельхиседеков, — сказал рябой ученик, взъерошивая на голове рыжие волосы, — я, брат, еще выпью. Нельзя не выпить. Послушай, что вот напечатано в поэме Елисей.
— Ступай ты с нею к черту! Ты двадцать раз принимался ее читать, — отвечал Мельхиседеков, — и надоел, как горькая редька.
— Нет, не могу. Сердись как угодно, а я прочту: мы обязаны читать все поучительное... — И он уткнул нос в книгу.
— Вот что, брат, слышишь?
— Так! — сказал Мельхиседеков, — а если дадут тебе тему: пьянство пагубно, я думаю, ты не станешь тогда приводить цитат из поэмы Елисей.
— Кто, я-то? homo sum, ergo... напишу так, что иная благочестивая душа прольет слезы умиления. Приступ: взгляд на пороки вообще, на пьянство в частности. Деление: первое, пьянство низводит человека на степень бессловесных животных; второе, пьяница есть мучитель и стыд своей семьи, третье, вредный член общества, и, наконец, четвертое, пьяница есть самоубийца... Что, брат, ты думаешь, мы сробеем?
— Молодец! а что ты напишешь на тему, которая дана нам теперь: можно ли что-нибудь представить вне форм пространства и времени, как например, — ничто или вездесущество? Ну-ка, скажи!
— Вдруг не напишу, а подумавши — можно. Я, брат, что хочешь напишу, ей-богу, напишу! вот ты и знай! — И рыжий махнул рукою и плюнул.
Остальные два ученика не обращали ни малейшего внимания на этот разговор и продолжали горячий спор!
— Ты погоди! Ты не тут придаешь силу своему голосу... да! Слушай!
Вот ты и сосредоточивай всю силу голоса на слове: грянул, а у тебя выходит громче слово: внезапно, — значит, ты не понимаешь дела. Далее:
Последние два слова так пой, чтобы окна дребезжали. У тебя все это не так.
— И не нужно. Я больше не буду петь. Все это глупости. Ты, брат, смотри на песню с нравственной точки зрения. Но так как тебе эта точка недоступна, следовательно, ты поешь чепуху и празднословишь.
— Я тебе говорю: пой!
— Не буду я петь!
— Ну, твоя воля! Стало быть, ты глуп...
— Эй, чижик! — крикнул Мельхиседеков. Из темного угла вышел бледный, остриженный под гребенку мальчуган и несмело остановился среди комнаты. На плечах его был полосатый, засаленный халатишко. Руки носили на себе признаки известной между нами болезни, появляющейся вследствие неопрятности и нечистоплотности. Это был ученик духовного училища. «Вот тебе посуда, вот тебе четвертак, ступай туда... знаешь... и возьми косушку». Мальчуган повернулся и пошел. «Стой, стой! — сказал Мельхиседеков, — знаешь свой урок?» — «Знаю». — «Посмотрим. Как сыскать общий делитель?» Мальчуган поднял к потолку свои глазенки и начал однозвучно читать: «Должно разделить знаменателя данной дроби на числителя; когда не будет остатка, то сей делитель будет общий делитель...» — «Довольно... Ты скажи, чтобы не обмеривали, меня, мол, приказный послал... Этот чижик отдан мне под надзор, вот я его и пробираю», — сказал мне Мельхиседеков. Едва за мальчуганом затворилась дверь, в комнату вошла хозяйка дома, дородная, краснощекая женщина, и закричала, размахивая руками: «Перестаньте, бесстыдники, горло драть! Что вы покою не даете добрым людям!» — «Не сердитесь, почтеннейшая женщина! — отвечал Мельхиседеков. — Вам это вредно при вашем полнокровии...» — «Гуляем, — Акулина Ивановна! Гуляем! — сказал рыжий и положил на стол свои ноги. — Вот изволите ли видеть? Свобода царствует!..» — «Ну, ты-то что еще безобразничаешь? Ах ты, молокосос, молокосос! Погоди, — дай только твоему отцу сюда приехать, уж я тебя распишу!..» Я воспользовался тем, что внимание всех обратилось на хозяйку, и незаметно ускользнул за дверь. Экие кутилы!